[allbloo]

Название: Прекрати
Персонажи: TYL!dark!Ямамото/TYL!Гокудера
Рейтинг: NC-17 почти что
Жанры/предупреждения: даркфик, самокопания, слэш, ER, ООС.
От автора: люблю я даркового Ямамото и совершенно растерянного перед ним Гокудеру.

Тыкнуть

Реборн никогда не верил, что из Ямамото вырастет Это. Подозревал – но никогда не верил. Никто не верил – никто и не думал даже, что зеркально-гладкое лезвие живой стали так рано окрасится алым бархатом крови. Невинной крови.

У Ямамото орлиные глаза – ярко-карие и искрящиеся, такие теплые, с задоринкой, со смешинкой, оставшейся еще с детства, проведенного под жарким солнцем на сочной траве. Ямамото смотрит этими глазами, с задоринкой, на рубиновые капли, стекающие по дрожащему от вожделения телу меча, и улыбается. Ямамото смотрит этими глазами, со смешинкой, на раздробленные осколки костей, белыми черепками хрустящими под подошвой ботинок. У Ямамото и вправду красивые глаза.

У Ямамото отменная реакция – всего один взгляд в сторону, и он исчезает, испаряется в пропитанном порохом тумане, а дрожащее лезвие рассекает пропахший кровью воздух. Оно обязательно найдет себе пристанище среди гостеприимно треснувших ребер еще одного безымянного мертвеца в черном костюме. Удар, хруст, вскрик, сочный шелест, вскрик, хруст, удар – замкнутый круг, крепче стали, исполнительнее закона, ему нет начала, нет конца, а люди падают, падают, падают к ногам, в лужи собственных жизней.

Ямамото скучно, и он рисует острием по распоротой гниющей коже. Вон-го-ла – помните эту Семью, ублюдки. Она никогда не падет.

Ямамото дарит улыбки пустым глазницам и салютует отрубленным головам, весело скачущим по красному мрамору – угадайте, кто сделал столь ровный срез? Угадайте, угадайте – Ямамото смеется, и его смех, приятный глухому слуху, ползет юркой тенью по стенам, крадется кровожадным убийцей по переходам и смотрит орлиными глазами из-за угла. Шигурэ Кинтоки звенит под стать его смеху и просит крови. Той самой крови, что размазана по мертвому мрамору, только горячей еще, совсем свежей. Клинок дрожит в возбуждении, вкладываясь в руку мечника с безграничным доверием и безграничной любовью.

Кровь льется реками. Невинная кровь.

Хаято неловко разжимает зубы, и сигарета падает ему под ноги – на мокрый и липкий от алого бархата мрамор. Музыкальные пальцы мнут между фалангами цилиндры потушенных динамитов, и изумрудные глаза смотрят сквозь оранжевые стекла очков хрустальным взглядом: что ты делаешь? Хаято не двигается, даже не дышит почти: с замиранием смотрит, как легко вздымается клинок к черному небу, плюющемуся сухой молнией сквозь разлом, как нежно он рассекает живую плоть, кричащую рубиновыми брызгами, как ровно и непринужденно высится темная фигура убийцы над изуродованными трупами своих выпитых до дна жертв.

Прекрати.

Перед Ямамото – слабая женщина, не способная причинить вреда даже при большом желании. Все, что она может – это тихо скулить, закрывая глаза ладонями, испачканными в невинной крови своего убитого мужа, и просить о пощаде сквозь сломанные пальцы. Ямамото смотрит на нее с интересом, острием меча убирает волосы с ее грязного заплаканного лица, скользит по серо-бурым подтекам туши, обводит пухлые губы и невесомо нажимает на распахнутый в ужасе глаз – ярко-изумрудный, именно такой, какой ему нравится видеть.

У Ямамото на лице – ни тени сомнения, а в голове – легкая непринужденная музыка, играемая на фортепьяно музыкальными пальцами. Женщина слышит ее сквозь сталь меча, плавно погрузившегося в ее глазницу, наполнившуюся теплой кровью, той самой, которой упивается безумный клинок безумного мечника. У нее дрожат губы – так же, как дрожит лезвие внутри нее, как переливаются звуки глубоко в ее сознании. Она поднимает руки, непроизвольно, в неосознанной попытке защититься, и хватается пальцами за острие, разрывая прозрачную кожу. Ямамото смотрит в ее испуганный изумрудный глаз, на грязные красные пятна на зеркальной глади и хмурится.

У Хаято дрожат руки – так же, как у изуродованной женщины. У той самой, с его прозрачной кожей, с его изумрудными глазами – глазом, распахнутом в диком, неконтролируемом ужасе. Темно-красная, почти черная кровь, как мрачное небо над головой, течет по ее лицу тяжелыми слезами, невинными слезами, ненужными слезами. Хаято закрывает глаза, жмурится, крепко-крепко, будто пытается отпугнуть ночной кошмар, и кричит, громко, разрывая пелену холодного смеха, хрустального звона.

Прекрати! Хватит!

Женщина, не сделавшая ничего, умирает ни за что, и ее кукольное лицо застывает в липкой луже невыплаканных черных слез. Ямамото улыбается, заботливо гладит довольное лезвие пальцами и оборачивается, смотря на Хаято орлиным взглядом. Белое платье пропитывается невинной кровью, как когда-то невинной кровью пропиталась белая душа.

А Ямамото смеется. Хватает пальцами, липкими от алого бархата, за горло и смеется. Вжимает спиной в ледяное стекло, такое же ледяное, как сталь наполнившегося обещанной чернотой клинка, и смеется. И смеется, смеется, смеется. Он смеется тем смехом, от которого тепло разливается по телу, будто по хрустальным трубкам вино гоняет не сердце, а маленькая свечка, тем смехом, что ласкает слух и заполняет темноту внутри. Но Хаято холодно – холодно так, как не было холодно никогда, под этим орлиным взглядом он покрывается резной коркой инея. А Ямамото смеется.

Пожалуйста, прекрати.

Ямамото горячий, но он не греет – он обжигает, оставляет на спине и бедрах бурлящие болью ожоги, и нет ничего, что способно прекратить их разрывающий кожу крик. В его огне нельзя согреться – только сгореть. Хаято знает об этом, жмется ладонями и щекой к ледяному стеклу и не горит только потому, что белое платье, пропитанное невинной кровью, развевается в черном небе прямо за окном – протяни руку, и схватишь его за подол. Хаято почти протягивает и срывается на крик.

Пожалуйста, перестань!

А Ямамото смеется. Прямо на ухо, оглаживая руками прозрачную кожу, беззащитно обнаженную, беззащитно принадлежащую ему одному. Прижимается губами к шее, к выступающим бугоркам, и скользит поцелуями по позвоночнику, обводя языком каждый позвонок прогибающейся в такт движениям спины. Слишком горячим и слишком требовательным движениям – Ямамото заедает кровь телом, его, Хаято, телом, забирая себе все, от кончиков пальцев до кончиков пепельных волос. Забирает так, что между его улыбками нет разницы: любовник ли Хаято или жертва – Ямамото будет улыбаться одинаково приятно.

Прекрати! Прекрати! Прекрати!

Изумрудные глаза смотрят из пустых глазниц немного печально, немного жалея, а Хаято кричит, разрывая горло, кричит, кричит, кричит, потому что горячо, потому что невероятно, потому что женщина прижимает свои окровавленные ладони к его, сквозь стекло, и шепчет ему на ухо, прижимаясь губами к гладкой поверхности. Как кукла, как сломанная кукла, брошенная к ногам потерявшего к ней интерес ребенка. Брошенная прямо в липкую лужу невыплаканных слез.

Прек-ра-ти. Прек-ра-ти. Прек-ра-ти.

Ямамото не прекратит – Ямамото будет и будет убивать, себе в веселье, заливая в дрожащий меч жизнь, невинную кровь, наполняя изумрудные глаза белым туманом страха.

Никто не верил, что из Ямамото вырастет Это. Нечто, способное любить только убийства и наполненное страхом тело Гокудеры Хаято.