16.06.2013 в 19:23
Пишет Spirity Nuha: Одуванчики
Автор: Spirity
Фэндом: Shingeki no Kyojin
Персонажи: Ирвин
Рейтинг: G
Жанры: Ангст, Драма, AU
Предупреждения: Смерть персонажа
Размер: Мини, 4 страницы
Описание:
"В последний раз, он поклялся уже клюющей носом у него на коленях дочурке, что вернется, когда распустятся первые одуванчики."
читать дальшеПубликация на других ресурсах:
с шапкой
Примечания автора:
Командор так часто мелькает перед нами, но о нем мы знаем еще меньше, чем о проходных персонажах. Серьезный, задумчивый, с прямым пронзительным взглядом, и почти никогда не улыбается. Может быть, у него есть другой мир, который он скрывает от нас?
Чистая выдумка, никаких канонов - за исключением, разве что, падения внешней стены.
Иллюстрация:
- Малышка, посмотри на меня.
Маленькая девочка поднимает голову, и в ее светлых глазах отражается небо. Разведчик смотрит на маленький носик, надутые, по-детски пухлые щечки и голубые глаза – его глаза – и едва сдерживается, чтобы не рассмеяться во весь голос: столь забавной кажется ему эта обиженная загорелая моська.
Да, что поделать! Он не сдержал свое обещание, и опять опоздал – на сей раз, почти на месяц. Всю долгую дорогу домой Ирвин думал о том, как бы забыть о своих проблемах хотя бы на день, чем замаливать прощенье перед этой серьезной не по годам девчушкой. Знал же, что обидится.
Со вздохом, Ирвин опускается в высокую траву, рядом с ней, и ласково приглаживает растрепавшиеся пшеничные волосы. Она похожа на него во всем, внешностью и движениями, за тем лишь исключением, что, в отличие от отца, она совсем немногословна. Вот и сейчас, девочка поджала губы, сосредоточено сплетая только что сорванные цветы в венок, наградив нерадивого папашу торжественным молчанием.
Ирвин придвигается ближе, желая получше рассмотреть ее работу. Он так редко видит свое маленькое чудо, и каждый раз огорчает его невыполненными обещаниями. В последний раз он поклялся уже клюющей носом у него на коленях дочурке, что вернется, когда распустятся первые одуванчики. А сейчас они сидели посреди целого поля золотистых шапок цветов. Конечно, он понимает, она надеялась и верила с того дня, как нашла у дома первый распустившийся бутон – а он обманул ее, вот уже в который раз.
Дети в какой-то степени эгоисты. До них не донесешь всю значимость слов «так получилось». Их не волнует, что начальство беснуется по поводу и без, и уж совсем не выглядят как оправдание, внезапно нагрянувшие экспедиции за стены. И оправдываться, прикрываясь работой, это столь жалкая попытка снять с себя груз обещания, которого так и не выполнил: Ирвин понял это еще в первый раз. Он ведь обещал! И все подобранные отмазки сдуваются, едва на него взирают обиженные, блестящие от едва сдерживаемых слез, глазенки.
Ты виноват, приходится признать.
Поэтому Ирвин покорно ждет, когда дочурка сменит гнев на милость, просто сидит рядом и всем своим видом показывает, как ему жаль, и как он был неправ. В этом она пошла вся в мать: столь жестоко вести себя, совсем не обращая внимания на покаявшегося отца, могла только она. Никаких объятий, сюсюканья или щенячьей радости – тебе и так дозволено сесть рядом, чего же ты еще хочешь?
Он робко указывает на венок в ее руках, и такую же золотистую корону на ее голове:
- Зачем тебе второй?
Девочка бросает быстрый сердитый взгляд на лицо отца, заставляя его умолкнуть, и продолжает свою работу, аккуратно и неспешно сплетая толстые стебельки. Понятно, прощения он пока не заслужил. Ирвин улыбается, но больше не мешает, послушно выждав, когда девчушка закончит работу.
Тогда она, наконец, поворачивается к отцу, все еще строго, но уже без обиды, глядя ему прямо в глаза, и приказным тоном повелевает:
- Наклони голову!
Конечно, он ведь такой высокий! Ирвин послушно склоняется к ней, и маленькие ладошки аккуратно опускают ему на голову только что сплетенный венок одуванчиков. И до того, как он разогнется, тоненькие ручки обхватят его вокруг шеи, и теплая щечка доверительно прижмется к его щеке.
- Ты только больше не опаздывай так.
- Обещаю.
Нужно постараться на этот раз сдержать обещание.
Обратную дорогу до дома они пройдут молча. Точнее, пройдет сам Ирвин. А дочка удобно устроится у него на руках, свесив босые ноги; она обхватила его руками, и все так же доверительно жмется к широкой груди отца. От нее не услышишь радостного писка, или нескончаемых вопросов о том, что он делал, какие гостинцы привез из города на этот раз, и рассказов о том, что делала она, и что видела, пока папы не было рядом – тоже. Но даже с такой строгой дочкой, Ирвин уже чувствует себя самым счастливым человеком на земле, до тех пор, пока она тихо сидит у него на руках.
Он привез ей книгу.
Не самую лучшую, и не самую интересную для маленькой девочки. Он привез ей сказочную книгу о далеких странах,волшебницах и колдунах, о заснеженных полях и красных степях. Она прижимает книгу к себе, и пристально смотрит в лицо отца:
- А они существуют?
- Конечно, наверняка существуют. Только путь до них неблизкий.
- И ты выходишь за стены, чтобы дойти до них?
- Они слишком далеко, малышка. Так просто туда не добраться…
Девчушка склоняет голову в бок, что-то прикидывая, и неуверенно спрашивает:
- Но ведь ты воюешь, чтобы это стало возможным?
Она всегда спрашивает отца об этом: зачем он сражается. Она не знает всего ужаса, что несут гиганты, и, надеется Ирвин, никогда не узнает. Его дочь живет в счастливом мире, где нет страха и боли, и Ирвин хочет снова и снова возвращаться в эту маленькую утопию, из той жестокой реальности, что гонит его за стены, в лапы людоедам. Больше всего он желает, чтобы девочка не знала того, что знает он. Чтобы хоть где-то в этом безумном мире осталась частичка счастья.
Ирвин ни на минуту не оставляет дочь одну. Он наблюдает, как она, высунув кончик языка, вышивает потускневшими нитками волшебных птиц и зверей, вслух читает книгу, время от времени спрашивая у него то или иное непонятное ей слово. Она сажает его за стол, и деловито начинает греметь кастрюльками и ложками, помогая матери приготовить ужин, и каждый раз дает ему «снять пробу» с блюда.
- Ты не ври! – сердится девочка, когда Ирвин театрально закатывает глаза и выдавливает из себя восторженное «м-м-м!». – Говори как есть.
С такой дочкой не заиграешь! Ирвин улыбается, обещает, что больше так не будет, и просит добавить чуть больше перца в жаркое.
Он весь день не отрывает глаз от дочери. Иногда, ему в голову приходит мысль, что, быть может, дети не должны быть такими самостоятельными? Бывает, Ирвин не может сам для себя решить, нравится ли ему это или нет. Но в итоге все равно не находит ответа. Да и зачем решать? Как бы то ни было, для него маленькая серьезная девочка стала целым миром. Совершенно отдельным от этого, его собственным солнечным миром, его счастьем, его смыслом жизни. Она и есть его жизнь, смысл всего существования, смысл того, за что же он борется.
Под вечер, Ирвин сам идет укладывать дочурку спать. Она просит, чтобы он спел ей, и мужчина неуверенно, хриплым басом поет почти забытую песенку про зайца, собирающего в корзинку падающие звезды. Он то и дело фальшивит, и на ходу придумывает замену забытым словам, а дочка тихонько подпевает, напоминает ему строчки. В конце концов, она покатывается со смеху, когда сконфуженный Ирвин окончательно запутался в песенке и совсем забыл концовку. Но даже это его не смущает: он, наконец, услышал ее звонких смех, и увидел улыбку на лице. Ирвин пробудет у ее кровати, пока малышка не заснет, и лишь после, тихонько, чтобы не разбудить, поцеловав ее в лоб, уйдет.
До того, как она проснется, Ирвин покинет дом – его все еще ждут дела. Он вновь возвращается из своего маленького рая в мрачный и шумный город, чтобы влиться в ряды таких же, как он, солдат. Последуют серые трудовые будни, где единственной радостью будет заныканная на вечер бутылочка безвкусного вина, одна на весь отряд. А еще через пару дней, он вместе с остальными покинет стены Шиганшины, еще не зная, что его ждет.
Разгром. Провал.
Конец.
Весь его мир рухнет в один час.
Его рай растопчут тяжелые стопы гигантов, уничтожив ту частичку себя, что Ирвин хотел оставить в этом мире нетронутой. Его взращенный вдали от людей цветок разорвут на части, вырвут с корнями, оторвут нежные лепестки, и сломают тонкий стебель.
Он до последнего не верил в это. Это все просто глупая шутка какого-то дурака. И гиганты в городе, и разрушенные стены – все это, убеждал себя Ирвин, не произошло. Все это не по-настоящему.
А когда реальность обрушилась на него, подобно потерявшей основу башне, оглушила и придавила огромными валунами, он на мгновенье умер сам.
Ирвин больше не видел будущего.
Перед глазами было лишь поле, сотканное из белых круглых шапок. Золотые одуванчики сгорели в один миг, обратив тонкие лепестки в пепел. Один порыв ветра – и в небо взлетают миллионы легких «зонтиков», оставляя на земле лишь голые облезлые стебли. И, стоя посреди парящих в воздухе семян, Ирвин, как заведенный, сквозь зубы вымаливает прощение за свое очередное несдержанное обещание.
Солнце скрывается за серыми облаками. Приближается дождь.
В горле набухает тугой горький ком рвущихся на волю чувств: боль, отчаяние, надежда на то, что это плохой сон, и одновременно с этим покорность принятия такой судьбы. В глазах Ирвина все расплывается, и щеки жгут горячие капли. Остается четким лишь одно: сжатый в руке до боли, до сведенных мышц и вздутых вен, завядший венок из желтых цветков одуванчика.
Обзорам
URL записиАвтор: Spirity
Фэндом: Shingeki no Kyojin
Персонажи: Ирвин
Рейтинг: G
Жанры: Ангст, Драма, AU
Предупреждения: Смерть персонажа
Размер: Мини, 4 страницы
Описание:
"В последний раз, он поклялся уже клюющей носом у него на коленях дочурке, что вернется, когда распустятся первые одуванчики."
читать дальшеПубликация на других ресурсах:
с шапкой
Примечания автора:
Командор так часто мелькает перед нами, но о нем мы знаем еще меньше, чем о проходных персонажах. Серьезный, задумчивый, с прямым пронзительным взглядом, и почти никогда не улыбается. Может быть, у него есть другой мир, который он скрывает от нас?
Чистая выдумка, никаких канонов - за исключением, разве что, падения внешней стены.
Иллюстрация:
- Малышка, посмотри на меня.
Маленькая девочка поднимает голову, и в ее светлых глазах отражается небо. Разведчик смотрит на маленький носик, надутые, по-детски пухлые щечки и голубые глаза – его глаза – и едва сдерживается, чтобы не рассмеяться во весь голос: столь забавной кажется ему эта обиженная загорелая моська.
Да, что поделать! Он не сдержал свое обещание, и опять опоздал – на сей раз, почти на месяц. Всю долгую дорогу домой Ирвин думал о том, как бы забыть о своих проблемах хотя бы на день, чем замаливать прощенье перед этой серьезной не по годам девчушкой. Знал же, что обидится.
Со вздохом, Ирвин опускается в высокую траву, рядом с ней, и ласково приглаживает растрепавшиеся пшеничные волосы. Она похожа на него во всем, внешностью и движениями, за тем лишь исключением, что, в отличие от отца, она совсем немногословна. Вот и сейчас, девочка поджала губы, сосредоточено сплетая только что сорванные цветы в венок, наградив нерадивого папашу торжественным молчанием.
Ирвин придвигается ближе, желая получше рассмотреть ее работу. Он так редко видит свое маленькое чудо, и каждый раз огорчает его невыполненными обещаниями. В последний раз он поклялся уже клюющей носом у него на коленях дочурке, что вернется, когда распустятся первые одуванчики. А сейчас они сидели посреди целого поля золотистых шапок цветов. Конечно, он понимает, она надеялась и верила с того дня, как нашла у дома первый распустившийся бутон – а он обманул ее, вот уже в который раз.
Дети в какой-то степени эгоисты. До них не донесешь всю значимость слов «так получилось». Их не волнует, что начальство беснуется по поводу и без, и уж совсем не выглядят как оправдание, внезапно нагрянувшие экспедиции за стены. И оправдываться, прикрываясь работой, это столь жалкая попытка снять с себя груз обещания, которого так и не выполнил: Ирвин понял это еще в первый раз. Он ведь обещал! И все подобранные отмазки сдуваются, едва на него взирают обиженные, блестящие от едва сдерживаемых слез, глазенки.
Ты виноват, приходится признать.
Поэтому Ирвин покорно ждет, когда дочурка сменит гнев на милость, просто сидит рядом и всем своим видом показывает, как ему жаль, и как он был неправ. В этом она пошла вся в мать: столь жестоко вести себя, совсем не обращая внимания на покаявшегося отца, могла только она. Никаких объятий, сюсюканья или щенячьей радости – тебе и так дозволено сесть рядом, чего же ты еще хочешь?
Он робко указывает на венок в ее руках, и такую же золотистую корону на ее голове:
- Зачем тебе второй?
Девочка бросает быстрый сердитый взгляд на лицо отца, заставляя его умолкнуть, и продолжает свою работу, аккуратно и неспешно сплетая толстые стебельки. Понятно, прощения он пока не заслужил. Ирвин улыбается, но больше не мешает, послушно выждав, когда девчушка закончит работу.
Тогда она, наконец, поворачивается к отцу, все еще строго, но уже без обиды, глядя ему прямо в глаза, и приказным тоном повелевает:
- Наклони голову!
Конечно, он ведь такой высокий! Ирвин послушно склоняется к ней, и маленькие ладошки аккуратно опускают ему на голову только что сплетенный венок одуванчиков. И до того, как он разогнется, тоненькие ручки обхватят его вокруг шеи, и теплая щечка доверительно прижмется к его щеке.
- Ты только больше не опаздывай так.
- Обещаю.
Нужно постараться на этот раз сдержать обещание.
Обратную дорогу до дома они пройдут молча. Точнее, пройдет сам Ирвин. А дочка удобно устроится у него на руках, свесив босые ноги; она обхватила его руками, и все так же доверительно жмется к широкой груди отца. От нее не услышишь радостного писка, или нескончаемых вопросов о том, что он делал, какие гостинцы привез из города на этот раз, и рассказов о том, что делала она, и что видела, пока папы не было рядом – тоже. Но даже с такой строгой дочкой, Ирвин уже чувствует себя самым счастливым человеком на земле, до тех пор, пока она тихо сидит у него на руках.
Он привез ей книгу.
Не самую лучшую, и не самую интересную для маленькой девочки. Он привез ей сказочную книгу о далеких странах,волшебницах и колдунах, о заснеженных полях и красных степях. Она прижимает книгу к себе, и пристально смотрит в лицо отца:
- А они существуют?
- Конечно, наверняка существуют. Только путь до них неблизкий.
- И ты выходишь за стены, чтобы дойти до них?
- Они слишком далеко, малышка. Так просто туда не добраться…
Девчушка склоняет голову в бок, что-то прикидывая, и неуверенно спрашивает:
- Но ведь ты воюешь, чтобы это стало возможным?
Она всегда спрашивает отца об этом: зачем он сражается. Она не знает всего ужаса, что несут гиганты, и, надеется Ирвин, никогда не узнает. Его дочь живет в счастливом мире, где нет страха и боли, и Ирвин хочет снова и снова возвращаться в эту маленькую утопию, из той жестокой реальности, что гонит его за стены, в лапы людоедам. Больше всего он желает, чтобы девочка не знала того, что знает он. Чтобы хоть где-то в этом безумном мире осталась частичка счастья.
Ирвин ни на минуту не оставляет дочь одну. Он наблюдает, как она, высунув кончик языка, вышивает потускневшими нитками волшебных птиц и зверей, вслух читает книгу, время от времени спрашивая у него то или иное непонятное ей слово. Она сажает его за стол, и деловито начинает греметь кастрюльками и ложками, помогая матери приготовить ужин, и каждый раз дает ему «снять пробу» с блюда.
- Ты не ври! – сердится девочка, когда Ирвин театрально закатывает глаза и выдавливает из себя восторженное «м-м-м!». – Говори как есть.
С такой дочкой не заиграешь! Ирвин улыбается, обещает, что больше так не будет, и просит добавить чуть больше перца в жаркое.
Он весь день не отрывает глаз от дочери. Иногда, ему в голову приходит мысль, что, быть может, дети не должны быть такими самостоятельными? Бывает, Ирвин не может сам для себя решить, нравится ли ему это или нет. Но в итоге все равно не находит ответа. Да и зачем решать? Как бы то ни было, для него маленькая серьезная девочка стала целым миром. Совершенно отдельным от этого, его собственным солнечным миром, его счастьем, его смыслом жизни. Она и есть его жизнь, смысл всего существования, смысл того, за что же он борется.
Под вечер, Ирвин сам идет укладывать дочурку спать. Она просит, чтобы он спел ей, и мужчина неуверенно, хриплым басом поет почти забытую песенку про зайца, собирающего в корзинку падающие звезды. Он то и дело фальшивит, и на ходу придумывает замену забытым словам, а дочка тихонько подпевает, напоминает ему строчки. В конце концов, она покатывается со смеху, когда сконфуженный Ирвин окончательно запутался в песенке и совсем забыл концовку. Но даже это его не смущает: он, наконец, услышал ее звонких смех, и увидел улыбку на лице. Ирвин пробудет у ее кровати, пока малышка не заснет, и лишь после, тихонько, чтобы не разбудить, поцеловав ее в лоб, уйдет.
До того, как она проснется, Ирвин покинет дом – его все еще ждут дела. Он вновь возвращается из своего маленького рая в мрачный и шумный город, чтобы влиться в ряды таких же, как он, солдат. Последуют серые трудовые будни, где единственной радостью будет заныканная на вечер бутылочка безвкусного вина, одна на весь отряд. А еще через пару дней, он вместе с остальными покинет стены Шиганшины, еще не зная, что его ждет.
Разгром. Провал.
Конец.
Весь его мир рухнет в один час.
Его рай растопчут тяжелые стопы гигантов, уничтожив ту частичку себя, что Ирвин хотел оставить в этом мире нетронутой. Его взращенный вдали от людей цветок разорвут на части, вырвут с корнями, оторвут нежные лепестки, и сломают тонкий стебель.
Он до последнего не верил в это. Это все просто глупая шутка какого-то дурака. И гиганты в городе, и разрушенные стены – все это, убеждал себя Ирвин, не произошло. Все это не по-настоящему.
А когда реальность обрушилась на него, подобно потерявшей основу башне, оглушила и придавила огромными валунами, он на мгновенье умер сам.
Ирвин больше не видел будущего.
Перед глазами было лишь поле, сотканное из белых круглых шапок. Золотые одуванчики сгорели в один миг, обратив тонкие лепестки в пепел. Один порыв ветра – и в небо взлетают миллионы легких «зонтиков», оставляя на земле лишь голые облезлые стебли. И, стоя посреди парящих в воздухе семян, Ирвин, как заведенный, сквозь зубы вымаливает прощение за свое очередное несдержанное обещание.
Солнце скрывается за серыми облаками. Приближается дождь.
В горле набухает тугой горький ком рвущихся на волю чувств: боль, отчаяние, надежда на то, что это плохой сон, и одновременно с этим покорность принятия такой судьбы. В глазах Ирвина все расплывается, и щеки жгут горячие капли. Остается четким лишь одно: сжатый в руке до боли, до сведенных мышц и вздутых вен, завядший венок из желтых цветков одуванчика.
Обзорам