Пишет Большой гость:
03.07.2013 в 23:12
четыриста шисят слов, хотя кого волнует
Кажется, это была кладовая.
Да, определённо.
Под ногами хрустела рассыпавшаяся крупа, на полках что-то опасно шаталось, когда Ривай хватался за них рукой. Окна слишком узкие, не давали достаточно света, приходилось ощупью искать опору. Его толкали, заставляя нагнуться, впивались пальцами в затылок и тянули за волосы. Он послушно запрокидывал голову, выдыхал часто и хрипло, чувствовал, как на лбу выступает пот, рубашка липнет к телу, и лишь сильнее сжимал пальцами хрупкие полки. Ссадины от ремней нещадно щипало.
- Ты же хотел провести собрание, - удалось выдохнуть, когда Ирвин чуть сбавил темп, позволил прогнуться в спине, размять уставшие позвонки.
Он склонялся над Риваем, прикрывая глаза, вдыхал аромат его кожи, насыщенный, пыльный, пропитанный лесом, ядовитой медью чужой крови. Гладил руками бёдра и выше, то рельефу груди, выступающим ключикам, напряжённой шее, скользя пальцами внутрь зазывно приоткрытого рта, поглаживая влажный язык. Он впивался губами в солёную кожу над воротником рубашки, кусал и вылизывал.
- Мы закончим быстро, - шептали в самое ухо, прихватывая мочку, водя носом по выбритым вискам.
Ривай молчал, подчинялся, вслушивался в учащённое дыхание, во влажные шлепки. Подстраивался под темп, быстрый, рваный и возмутительно неаккуратный.
Злость и отчаяние брали верх каждый раз, когда они возвращались в город. Было невыносимо наблюдать, как от большого отряда остаётся лишь несколько десятков, разбитых, отчаявшихся, бесконечно уставших. Как под глазами командора залегают тени, как Майк понуро опускает голову, отдаёт честь и скрывается в коридорах. Как Ханджи долго сидит перед старым камином, не разжигает огонь и дрожит от холода. Как Эрен, этот упёртый, невозможный мальчишка сворачивается на кровати в сыром подземелье, под треск факелом, топот множества ног над головой.
Ривай думал, что однажды кто-то не выдержит. Слишком много печали, ответственности. Слишком много для каждого раза. И он удивлялся, откуда у Ирвина есть ещё силы, чтобы с таким остервенением трахать его в зад, задевать членом простату, заставлять вздрагивать и сдерживать стоны. Сжимать его бока до синяков, грубо, отрывисто целовать спину сквозь намокшую рубашку.
- Чёрт тебя дери, Ирвин, - рычал Ривай, которого как раз таки драли, без нежности и аккуратности. Он сжимал рукой свой член, пульсирующий, истекающий спермой, подавался бёдрами назад, отклянчивал зад, стараясь принять как можно глубже. Чтобы дрожь прошла до самых кончиков волос, заставила судорожно выдохнуть и захлебнуться холодным воздухом на вдохе.
Под ногами хрустела рассыпавшаяся крупа, а на полках что-то опасно шаталось, скрипело. Ирвин кончил, когда Ривай почти упал на колени, и капрал морщился от липкого, неприятного ощущения, от усталости и болезненного удовлетворения.
- А теперь – собрание.
Ирвин одевался быстро, торопился, шёпотом ругался в полумраке, путая крепления привода. Он вздёрнул Ривая на ноги, тихого и озлобленного, заботливо подтянул ему штаны. Его губы неловко впечатались в скулу – капрал отвернул лицо, хмурое и недовольное. Но пальцы не слушались его, сбивчиво пересчитывая пуговицы на измятой, влажной от пота рубашке, а походка была неровной. Ирвин улыбался, наблюдая за ним со спины, аккуратно прикрывая дверь кладовой.
URL комментарияКажется, это была кладовая.
Да, определённо.
Под ногами хрустела рассыпавшаяся крупа, на полках что-то опасно шаталось, когда Ривай хватался за них рукой. Окна слишком узкие, не давали достаточно света, приходилось ощупью искать опору. Его толкали, заставляя нагнуться, впивались пальцами в затылок и тянули за волосы. Он послушно запрокидывал голову, выдыхал часто и хрипло, чувствовал, как на лбу выступает пот, рубашка липнет к телу, и лишь сильнее сжимал пальцами хрупкие полки. Ссадины от ремней нещадно щипало.
- Ты же хотел провести собрание, - удалось выдохнуть, когда Ирвин чуть сбавил темп, позволил прогнуться в спине, размять уставшие позвонки.
Он склонялся над Риваем, прикрывая глаза, вдыхал аромат его кожи, насыщенный, пыльный, пропитанный лесом, ядовитой медью чужой крови. Гладил руками бёдра и выше, то рельефу груди, выступающим ключикам, напряжённой шее, скользя пальцами внутрь зазывно приоткрытого рта, поглаживая влажный язык. Он впивался губами в солёную кожу над воротником рубашки, кусал и вылизывал.
- Мы закончим быстро, - шептали в самое ухо, прихватывая мочку, водя носом по выбритым вискам.
Ривай молчал, подчинялся, вслушивался в учащённое дыхание, во влажные шлепки. Подстраивался под темп, быстрый, рваный и возмутительно неаккуратный.
Злость и отчаяние брали верх каждый раз, когда они возвращались в город. Было невыносимо наблюдать, как от большого отряда остаётся лишь несколько десятков, разбитых, отчаявшихся, бесконечно уставших. Как под глазами командора залегают тени, как Майк понуро опускает голову, отдаёт честь и скрывается в коридорах. Как Ханджи долго сидит перед старым камином, не разжигает огонь и дрожит от холода. Как Эрен, этот упёртый, невозможный мальчишка сворачивается на кровати в сыром подземелье, под треск факелом, топот множества ног над головой.
Ривай думал, что однажды кто-то не выдержит. Слишком много печали, ответственности. Слишком много для каждого раза. И он удивлялся, откуда у Ирвина есть ещё силы, чтобы с таким остервенением трахать его в зад, задевать членом простату, заставлять вздрагивать и сдерживать стоны. Сжимать его бока до синяков, грубо, отрывисто целовать спину сквозь намокшую рубашку.
- Чёрт тебя дери, Ирвин, - рычал Ривай, которого как раз таки драли, без нежности и аккуратности. Он сжимал рукой свой член, пульсирующий, истекающий спермой, подавался бёдрами назад, отклянчивал зад, стараясь принять как можно глубже. Чтобы дрожь прошла до самых кончиков волос, заставила судорожно выдохнуть и захлебнуться холодным воздухом на вдохе.
Под ногами хрустела рассыпавшаяся крупа, а на полках что-то опасно шаталось, скрипело. Ирвин кончил, когда Ривай почти упал на колени, и капрал морщился от липкого, неприятного ощущения, от усталости и болезненного удовлетворения.
- А теперь – собрание.
Ирвин одевался быстро, торопился, шёпотом ругался в полумраке, путая крепления привода. Он вздёрнул Ривая на ноги, тихого и озлобленного, заботливо подтянул ему штаны. Его губы неловко впечатались в скулу – капрал отвернул лицо, хмурое и недовольное. Но пальцы не слушались его, сбивчиво пересчитывая пуговицы на измятой, влажной от пота рубашке, а походка была неровной. Ирвин улыбался, наблюдая за ним со спины, аккуратно прикрывая дверь кладовой.