[allbloo]

Ну а што?
Пишу АУ, ибо захотелось же.

Название: Незнание
Персонажи: Ханджи/Петра
Рейтинг: PG-13
Жанры/Предупреждения: ООС, ER, АУ, фемслеш, зарисовка, романтизация и немного мрачноты.

О девочках

Иногда она исчезала на недели – собирала дорожную сумку и уходила посреди ночи, оставляя только смазанный поцелуй в висок, перебрав пальцами мягкие светлые волосы.

Петра ни о чем ее не спрашивала. Не потому, что не хотела знать – потому, что знать боялась. Незнание баюкало ее, дарило мнимую безопасность, необходимую безмятежность, и Петра неделей за неделями ждала, когда в замочной скважине зашуршит ключ, и дорожная сумка с тихим хлопком бухнется на комод в прихожей, прикрытая устало сорванной с ноющих плеч кожаной курткой.

Когда-то, когда они только познакомились, Петра спрашивала у нее, почему она пропадает на целые недели, а иногда – и на месяц, на полтора, но Ханджи только отшучивалась, говорила про командировки, про недоступность связи, про непосильную занятость. Когда они стали жить вместе, и в ванной появилась еще одна зубная щетка, еще один пузырек шампуня, ромашкового, не гранатового, на полку лег фен, а шкаф запестрил платьями, Петра все еще спрашивала: где ты пропадаешь? Почему не рассказываешь, не предупреждаешь? И Ханджи все еще отшучивалась.

Только потом Петра заметила этот блеск в карих глазах – смутный блеск, мрачный, угрюмый, немного враждебный, от которого хотелось обнять себя за плечи и с силой сжать, чтобы тело не грохнуло ощутимой дрожью. Петра почувствовала, как ее буквально прошибло током, и поняла, что незнание – лучшее, что она могла предложить Зоэ. Поэтому Петра больше никогда не спрашивала. А Ханджи так и пропадала неделями, возвращаясь с улыбкой на усталом лице.

Петра доверяла ей – прижималась ночами, когда случайные кошмары перехватывали дыхание, выгибалась, когда тело оглаживали осторожные ладони, засыпала на угловатом плече, когда теплый плед кутал их холодными зимами, соглашалась, когда предстояло решить какую-то обоюдную проблему. Петра доверяла ей – и незнание даже помогало ей в этом, а длительная пустота в просторной постели объяснялась дальними командировками.

Командировками куда? Петра больше не спрашивала. Просто ждала недели напролет, вслушиваясь в звенящую тишину пустой квартиры – вдруг, в замочной скважине зашуршит ее ключ?

Иногда она исчезала на недели – но в этот раз исчезла на месяцы. Собрала дорожную сумку и ушла посреди ночи, оставляя смазанные поцелуй в висок, перебрав пальцами светлые волосы. И не возвращалась спустя долгие недели, полные ожидания, черные ночи, окутывающие пустотой, случайные кошмары, хватающие за горло ледяными пальцами. Ханджи будто растворилась в полом пространстве – будто ее никогда и не было.

Только Петра ждала. Дни, недели, месяцы – она ждала и ни о чем не спрашивала. Незнание баюкало ее, дарило мнимую безопасность, необходимую безмятежность, только теперь было страшно. Было страшно, что ключ не зашуршит в замочной скважине, дорожная сумка не бухнется с тихим хлопком на комод в прихожей, прикрытая устало сорванной с ноющих плеч кожаной курткой. Было по-настоящему страшно.

Петра сжимала кулаки до белых костяшек, зубы до скрипа, глаза до цветных огней на обратной стороне век, и уверяла себя, что обязательно спросит у Ханджи: куда ты уходишь? Обязательно, обязательно спросит, когда она вернется – не если, а когда. Она устала, что незнание баюкает ее, она устало, что ей дарят необходимую безмятежность. Каким-то уголком гулко стучащего сердца она хотела правды. Хотела быть уверенной, что Ханджи действительно однажды вернется, сколько бы времени не прошло.

Петра ждала, и в замочной скважине шуршал ключ, дорожная сумка с тихим хлопком опускалась на комод в прихожей, прикрытая устало сорванной с ноющих плеч курткой. Ханджи сверкала улыбкой на усталом лице, прятала темные глаза за стеклами отсвечивающих очков и ловила плачущую Петру в свои руки. Растерянно гладила по волосам, вплетая пальцы между спутанными локонами, целовала побелевшее от страха лицо, сжимала вздрагивающие плечи и просила прощения.

Просила прощение за то, чего она никогда не искупит.

Ханджи устала исчезать на недели – устала заставлять Петру ждать ее в звенящей тишине пустой квартиры. Она устала, что незнание баюкает Петру, дарит ей необходимую безмятежность, а Зоэ может не вернуться однажды, оставляя только поцелуй в висок, перебрав пальцами мягкие светлые волосы. Но незнание – это лучшее, что она могла предложить Петре.

Ханджи не могла сказать, что дорожная сумка полна разобранных пистолетов разнообразного калибра.
Ханджи не могла сказать, что она умеет собирать и пользоваться этим оружием.
Ханджи не могла сказать, что она пропадает на недели, чтобы этим оружием убивать людей.

Поэтому незнание – это лучшее, что они могли предложить друг другу.


Название: Как-то так получилось
Персонажи: Ирвин/Ривай, Ханджи
Рейтинг: PG-13
Жанры/Предупреждения: ООС, АУ, слеш, романтизация, зарисовка.

О мальчиках

Они познакомились в книжном магазине, где Ханджи и Ривай подрабатывали в свободное от учебы время, а Ирвин искал какую-то редкую книгу об истории развития военной техники. Они проговорили всего пару минут, пока Ханджи скрывалась в соседнем отделе, якобы расставляя книги на полках, а на самом деле – орлиным глазом наблюдая сквозь раздвинутые переплеты. Они проговорили всего пару минут, но этого хватило, чтобы проговорить дольше.

Позже выяснилось, что они учатся в одном университете, правда, на разных факультетах. Ирвин заканчивал факультет истории, Ривай – юридический, но как-то так получилось, что они нашли чувствительные точки соприкосновения, и при встречах часы превращались в секунды, пространство вокруг замирало, и разговоры текли бесконечным, звонко журчащим ручьем. Как-то так получилось, что вдвоем они начали чувствовать себя комфортнее, чем порознь.

В какой-то момент Ривай понял, что не хочет возвращаться в гудящее, будто пчелиный улей, общежитие, не хочет провожать взглядом широкую спину, не хочет, чтобы ярко-голубые глаза напротив, словно бездонное небо, исчезали, давали отсчет секундам-улиткам, медленно ползущим по направлению к следующей встрече. В какой-то момент Ривай понял, что не хочет больше полагаться на себя одного, доверять только себе одному, прожигать жизнь в глухом одиночестве, зарывшись в пыльные тома законодательных проектов.

В какой-то момент Ривай понял, что не хочет засыпать один.
Как-то так получилось, что Ривай влюбился – вот так до ужаса просто и сердито.

Ирвин понравился ему сразу же, стоило их взглядам пересечься – а потом он заговорил, и Ривай понял, что не ошибся. Ирвин оказался вдумчивым, рассудительным человеком, не утратившим чувство юмора за слоями черных букв на старых страницах, этаким солнцем среди серой массы, в которой Ривай растворялся так же лихо, как соли натрия растворялись в воде. Ирвин так и дарил то необходимое тепло, наполняющее изнутри, будто в грудной клетке, там, где сердце гулко билось, зажгли маленькую свечку, и теперь она согревала сжимающиеся от ноющей боли внутренности. И не удивительно было, что Ривай потянулся к нему, как бабочка на яркий свет – только потянулся аккуратно, осторожно, чтобы случайно не обжечься.

Ривай ловил каждое его слово, рассматривая угрюмым взглядом – привычка, приспособление к окружающей среде, мрачная оболочка, легшая в основу его существования, а Ханджи отвешивала ему подзатыльник за подзатыльником. Ривай только отмахивался на ее: «Признайся ему!» и в ответ сухо говорил: «Само пройдет». Оно всегда проходило. Только с Ирвином – почему-то нет, влечение только нарастало, и каждая встреча, в парке, на лавочке под фонарем, в кофейне, за столиком у окна, в библиотеке, между тесными полками, ложилась в память глянцевой страницей с цветной картинкой. Ривай наслаждался ураганами, клокочущими внутри, и не собирался выпускать их наружу.

Несмотря на солнечность, на мягкую теплоотдачу, Ирвин, все же, выглядел слишком неприступным – Ривай знал, что на него засматриваются девушки, даже вешаются, предлагают домашний покой, тепло, уют, тихую семейную жизнь, чудесных детей, но Ирвин отчего-то вежливо улыбался и отказывал каждой. И пока виноватое «нет» слетало с натянуто улыбающихся губ, Ривай мысленно ликовал, продолжал ловить каждое слово и окунать все свое существо в то самое тепло, которое Ирвин дарил ему при встречах. Он бы с удовольствием растворился в нем, но почему-то (впервые!) не решался перешагнуть ту черту, которая была нарисована между ними им самим. Поэтому встречи не прекращались, разговоры переливались весенним перезвоном, и казалось, это продлиться бесконечно.

А потом Ирвин сказал, что уходит в армию по контракту – и Ривай почувствовал, как внутренности покрываются ледяной коркой. Как будто удар чем-то тупым, шершавым по голове – встреч больше не будет, разговоров больше не будет, тепла, солнца, ничего больше не будет. Ирвина не будет. Он уедет куда-то, может быть, в какую-нибудь горячую точку, может быть, никогда больше не вернется, а Ривай останется здесь, среди серой массы, в которой он превосходно растворялся, зарывшись в законодательные проекты, оканчивая университет, начиная свою мутную, пустую жизнь. И отчего-то дрожали руки.

Ирвин говорил, что уедет на следующей неделе, буквально через пару дней – они сидели на скамейке в парке, под жужжащим фонарем, поздно вечером, когда аллеи пустели, и загорались окна домов, возвышающихся над распускающимися деревьями. Ривай молча кивал и отчего-то сжимал кулаки, раздраженно скрипел зубами, стараясь не смотреть в ярко-голубые глаза, потому что было немного больно. В конце концов, оно всегда проходило. Это едкое чувство, отравляющее приторным ядом. Как-то так получилось, что они все ушли – и Ривай снова оставался один.

Ирвин о чем-то шутил, что-то рассказывал, и Ривай выдавливал из себя некое подобие улыбки. По-простому, как и настаивала Зоэ, надо было броситься ему на шею, обжечься об это солнце, отхватить себе хоть крошечный кусочек тепла, чтобы сохранить где-нибудь под грудной клеткой, рядом с заходящимся сердцем, но Ривай, угрюмо сгорбившись, лишь молча сидел рядом. Сидел и слушал. Слушал и запоминал. Запоминал и впитывал. Пытался снова разжечь ту свечку внутри.

А потом Ирвин брал его за руку, так, что все тело прошибало электрическим разрядом не слабой силы.
А потом Ирвин наклонялся и целовал его в губы, так, что свечка внутри не просто вспыхивала – она плавилась под ярким светом теплого солнца.
Ривай, словно бабочка, обжигался о слишком яркий свет – но ни сколько об этом не жалел.

Как-то так получилось, что Ривай влюбился в Ирвина.
Как-то так получилось, что Ирвин влюбился в Ривая.
Как-то так получилось, что они расстаются.
И как-то так однажды получится, что они снова встретятся.