Ну, и раз уж пошла такая пьянка, я докину сюда ещё одно фикло - эту прелесть я написала за один вечер, и изначально я хотела, чтобы это был ЗоСан, но оно как-то само переквалифицировалось во ФренкиРобин, и я ни о чём не жалею. Я просто хотела написать русалочье АУ - и я его написала, чёрт возьми.
Оно немножко драматичное - потому что я люблю широкие жесты - и немножко интригующее - потому что смотри выше Нет, серьёзно, что может быть лучше, чем запутать читателя и не признаться ему, что запутался сам
Ещё в уме я держала, что тут есть Аокиджи - кто нашёл его, тот большой молодец, но что он тут делает, зачем он это делает, что связывает его с этой историей - большая-большая тайна, потому что - да, потому что смотри выше
В общем-то, это сказка - сказка про мальчика и его русалку.
Или про русалку и её мальчика.
В погоне за солнцем, 7 600 слов, PG-13. День у Фрэнки не задался с самого утра — впрочем, как и вся жизнь в принципе. Сначала он нахлебался прокисшего молока, потом Кокоро отругала его за бардак на рабочем месте и под кроватью, затем Том раскритиковал его боевую лодку в пух и прах, велев бросить эти глупости, а Айсберг ещё и поглумился над ним до кучи. Так и стоял у Тома за спиной, скрестив руки на груди, с вселенской досадой качал головой и смотрел так разочарованно-разочарованно, будто Фрэнки тут испортил ему сделку всей жизни.
Конечно, Фрэнки на всех них обиделся и пошлёпал к побережью, сжимая под мышкой деревянную лодочку, которую вытесал из цельного брёвнышка сам, и придерживая очки на лбу — резинка давно растянулась и постоянно сползала на нос вместе с пыльными стёклышками. Когда-нибудь у него, конечно, дойдут руки, чтобы отремонтировать это дело и поставить регулятор, но точно не сегодня — сегодня он решил агрессивно попинать волны на пустом пляже в скалистой бухте.
Бухта была небольшой, стелилась полукругом — на востоке шла пологим лугом с высокими, шумящими цветами, а на западе поднималась чёрными острыми скалами, ползущими друг по другу в рыжеющее на закате небо. Фрэнки ловко проскакал по песчаному обрыву, поскользнулся у самого основания и развалился на остывающем, чистом песке — какое-то время смотрел, как над головой плывут бронзовые обрамлённые заходящими лучами облака, потом поднялся на ноги и отряхнулся, поправил сползшие очки обратно на лоб.
В груди жглась обида, нос зудел, и глаза неприятно щипало — да что они вообще понимают в его боевых кораблях, эти недотёпы. Подумаешь, у Айсберга лодки изящнее, подумаешь, у него в комнате порядок, подумаешь, у него опыта больше и будущее радужнее — да у Фрэнки будущее о-го-го будет, просто супер, мама не горюй. Они все ещё вспомнят его боевые корабли, когда те будут стальным брюхом пробивать самые колючие и жестокие ледники где-нибудь в Северном Ледовитом океане, когда он будет командовать на собственной верфи и ляпать из листов железа непробиваемые борта, точно-точно.
Фрэнки засопел и утёр нос кулаком — агрессивно втоптал сухую ветку, выброшенную капризным морем на берег, в прохладный песок и полез на громоздящиеся над спокойными волнами скалы. В голове пухла жужжащая обида, Фрэнки думал: «Я им всем покажу!», сжимал свою маленькую деревянную лодку и лез так далеко, куда ещё никогда не залезал. Остановился только когда поскользнулся на мокром камне и плюхнулся на зыбкий морской песок, вспоротый многочисленными валунами и каменистыми выступами — плавки и низ рубашки тут же намокли, лодочка пошла вплавь, и Фрэнки бросился её ловить.
Потом поднялся на ноги — море омывало его острые содранные коленки — и воровато огляделся по сторонам. Зацепился взглядом за знакомый утёс — раньше он через него никогда не перелезал, а теперь вот, пожалуйста, стоит тут, посреди маленькой укромной бухточки по колено в воде, носом сопит, а солнце всё усерднее и усерднее падает в спокойный синий горизонт. Это всё Айсберг виноват, честное слово — Фрэнки надулся и пообещал себе, что выскажет этой сопле всё, что думает о нём и его изящных, чёрт возьми, кораблях.
Он уже собрался залезть на ближайший валун, чтобы агрессивно отсидеться под тихий шум ленивых волн, как вдруг услышал громкий всплеск — подпрыгнул, поскользнулся и, взмахнув руками, плюхнулся на задницу, ощущая, как песок тащит его за собой. Встрепенулся, вытирая попавшую в глаза соль кулаками, поморгал и увидел, как его лодочка, покачиваясь, намеревается уплыть в открытое море — озлобленно засопел и бросился было за ней, но так и застыл, будто за коленки его схватила какая-нибудь противная водяная баба.
Фрэнки знал, что водяные бабы, вообще-то, живут на болотах, но мало ли — Кокоро много страшилок про море рассказывала, и Фрэнки не был уверен, что все они были безобидными выдумками. В конце концов, он оставался ребёнком, а детям всегда было свойственно верить в чудеса и приукрашивать их буйными красками.
Впрочем, своим глазам Фрэнки верил — он даже ущипнул себя, но ничего не изменилось.
Лодочка его не успела далеко уплыть — попала в чужие, белые руки. Из-за валуна, на который во все глаза пялился Фрэнки, на него смотрела красивая женщина — с прямой спиной, округлыми плечами, тяжёлым ворохом мокрых чёрных волос и лёгкой, загадочной улыбкой. У неё были пронзительные голубые глаза, такие же спокойные, как морская гладь, белая как бумага кожа и — Фрэнки ущипнул себя за обе руки и под коленкой — длинный хвост, покрытый блестящей чешуёй, с прозрачными, как вуаль, плавниками.
Женщина держала в руках его лодочку и тепло улыбалась ему, Фрэнки смотрел на её хвост, похожий на литое серебро, во все глаза и пытался понять, проглотил он язык или нет. Это, конечно, была далеко не водяная баба, и даже не сирена, которыми его пугал Айсберг, стоило ему убежать в скалистую бухту, и это вообще, положа руку на сердце, была...
— Русалка! — закричал Фрэнки сипло и отшатнулся назад — песок вероломно затянул его лодыжки в мокрую толщу, так что он покачнулся и радостно плюхнулся на задницу, прилично наглотавшись солёной воды.
Когда он отплевался и убрал мокрые волосы вместе со сползшими очками со лба, то услышал, как женщина смеётся — так легко и воздушно, будто маленькие-маленькие колокольчики позвякивали на тёплом июньском ветру, пришедшем тихим шагом вместе с ленивой морской пеной. Фрэнки замер — видел, как она внимательно смотрит на него, ощущал, как море охватывает его в тёплый глухой кокон, слышал, как легко плещутся волны, наплывая на чёрные безмолвные скалы.
Это действительно была русалка, тут ни к кому ходить было не надо — её легкие плавники мягко покачивались в темнеющей воде, а блестящий хвост будто светился из-под морской прозрачной толщи. Не то чтобы Фрэнки был очень доверчивым ребёнком, но в водяных баб, сирен и русалок, так уж получилось, он действительно верил — ведь если русалки существуют, это так здорово, просто супер!
Фрэнки сглотнул и моргнул три раза, затем поскрёб стопой лодыжку и ещё раз ущипнул себя за щёку — женщина никуда не делась, только изящно взмахнула блестящим хвостом, отчего вода вокруг неё пошла бархатными волнами, ударилась Фрэнки в грудь и плечи.
Он отмер и открыл рот.
— Ты правда русалка? — спросил он недоверчиво и уставился на неё так пристально, что забыл, как нужно моргать.
Она склонила голову набок, и её мокрые волосы тяжёлым ворохом упали на плечо и грудь, закрытую чем-то вроде перламутровых морских раковин.
— А что, не похожа? — спросила она просто, и Фрэнки чуть не прикусил себе язык — голос у неё был низким и слегка хриплым, очень вкрадчивым.
Если честно, он вообще не думал, что она умеет разговаривать — но она не только умела разговаривать, судя по всему. Взгляд у неё был такой пронзительный и цепкий, что казалось, будто она листает Фрэнки, как открытую книгу — страницу за страницей, трёт взмокшую бумагу между своими белыми фарфоровыми пальцами.
Фрэнки передёрнул плечами и шмыгнул носом, смотря, как она покачивает его лодочку на воде, касаясь закруглённых бортов кончиком пальца — кожа у неё тоже переливалась каким-то мраморным свечением, а ноготь тянулся острой иглой и блестел тёмным перламутром.
Фрэнки было одновременно страшно любопытно и просто страшно — с одной стороны у него была куча супер-вопросов, с другой — а вдруг эта русалка хочет утащить его на дно морское и там съесть со своими хвостатыми подружками? В конце концов, он ведь не знал, как русалки живут и что у них на уме — ему об этом как-то никто не рассказывал, никто, наверное, кроме него и в русалок-то толком не верил.
Айсберг вот точно не верил, только смеялся над ним — Фрэнки хотел уже было расстроиться, но тут эта загадочная женщина с серебряным хвостом легко прикрыла пронзительные глаза.
— Я не собираюсь тебя есть, глупый, — и улыбнулась, так тепло и искренне, что Фрэнки ненароком улыбнулся ей в ответ.
Потом одёрнул себя и недоверчиво уточнил:
— Точно? — потом встрепенулся весь, так, что вода вокруг него пошла волнами, и нахмурился. — Эй, ты что, мысли мои читаешь? — он возмущенно шлёпнул губами. — Это не супер, женщина!
Она снова легко засмеялась, и Фрэнки показалось, будто в такт её голосу колеблются сонные волны.
— Я не читаю твои мысли, — сказала она просто и пожала плечом. — У тебя всё на лице написано, глупый.
Фрэнки надулся.
— Я не глупый, — огрызнулся он и сложил руки на груди — то, что он до сих пор сидел в воде по самые ключицы, его совсем не волновало. — И ничего у меня на лице не написано, скажешь тоже.
Она только улыбалась, смотря на него, как мать смотрит на ребенка, обидевшегося на кошку, которая пробегала там, где лежал его героический путь — Фрэнки поглядел на неё подозрительно и с ноткой обиды, потом захлопал глазами, когда она легко толкнула к нему лодочку. Та, покачиваясь, приплыла прямо к нему в руки и, казалось, теперь светилась так же, как светились белые руки этой странной морской женщины.
— Как тебя зовут? — спросила она и положила обе ладони на чёрный глухой валун.
Фрэнки осмотрел лодочку со всех сторон и начал выговаривать букву «к» — потом очнулся и недовольно пробурчал себе под нос:
— Фрэнки.
Русалка тихо вскинула хвост, и вода блестящим градом покатила с её прозрачных плавников, таких лёгких, словно крылья пергаментных бабочек, которые любили садиться Фрэнки на голову.
— Неправда, — сказала она и снова улыбнулась.
Фрэнки щёлкнул зубами и задохнулся от возмущения — даже не знал, что сказать, только ловил воздух ртом, как выброшенная на берег рыба, потом поджал губы и прижал лодочку к мокрой груди.
— Да что ты знаешь вообще? — сказал он тихо и уставился себе под ноги — сквозь морскую толщу его коленки выглядели ещё более острыми и смешно рябили на фоне бронзового песка.
Она смотрела на него так, будто знала о нём всё и даже немного больше — Фрэнки понятия не имел, читали ли русалки мысли, или, быть может, они играли в какие-то другие нечестные игры, да и не хотел знать, на самом деле. Ему просто не нравилось, что она читала его, как неинтересную книжку с банальным развитием событий, и делала вид, что понимала, какой сюжетный поворот её ждёт на следующей странице — ничего она о нём не знала.
Никто о нём ничего не знал — только имя и то, что родители бросили его, как ненужную игрушку, занимавшую слишком много места.
Когда русалка снова заговорила, он хлопнул глазами и судорожно вздохнул — ему показалось, будто он упал в солёную густую толщу, и его лёгкие медленно наполняются холодной, пенистой водой, бьющей во время штормов по безмолвным чёрным скалам.
— Тебе пора идти, солнце скоро сядет, — сказала она и поймала ладонью солнечные блики, оставшиеся на воде от заходящих лучей. — Приходи ко мне, если захочешь поговорить.
Фрэнки и моргнуть не успел, как она взмахнула хвостом и исчезла в синеющей глубине — он пополз в тяжёлой воде за ней, крепко сжимая в ладони мокрую лодочку.
— Эй! — крикнул он морской глади. — Как тебя хоть зовут, женщина?
Море молчало, молчали чёрные валуны, и Фрэнки стоял совершенно один в тихой воде — даже птицы не кричали, бесшумно сидели на скользких скалах и смотрели, как он сверлит взглядом засыпающие волны. Потом, когда он уже успел развернуться, чтобы заползти на скалы и двинуться обратно к пляжу, цепкая рука схватила его под коленом и несильно сжала — Фрэнки громко закричал от страха и забрыкался.
Над водой показался ворох чёрных волос, и русалка тихо и задорно засмеялась — во всплеске волн было слышно перезвон колокольчиков.
Фрэнки завопил:
— Ты что делаешь, женщина!
Она только улыбнулась и прикрыла глаза:
— Меня зовут Робин, — отозвалась она и погладила его по щеке на прощание — у неё были мокрые ладони, слегка шершавые, будто сделанные из морских ракушек.
Но не склизкие и совершенно не противные — скорее, неожиданно приятные на ощупь.
Она снова взмахнула хвостом и исчезла в морской глади — Фрэнки ещё долго стоял и смотрел ей вслед, наблюдая, как колышутся волны, отражая темнеющее небо. На пляж он выбрался, когда уже совсем стемнело — над головой навис откушенный рогалик молочного месяца, и замерцали переменчивым светом далёкие звёзды.
Замерцали так же, как чешуя на серебряном хвосте.
***
Кокоро Фрэнки не поверила — никто ему не поверил, дали подзатыльник и отправили тесать бруски. Фрэнки обиженно пыхтел, но работу свою выполнял, а когда бруски закончились, захватил с собой бутылку воды, пару галет и тихонько улизнул через дырку в заборе. Почти бегом доскакал до обрыва, скатился по нему на пустой пляж и воинственно полез через чёрные скалы — море было тихим и не строило ему козней, пуская через скользкие проломы, как родного.
Всю дорогу у него зудели пальцы и стучало сердце — а вдруг ему всё приснилось, вдруг он слишком впечатлительный? Фрэнки замотал головой, чуть не потеряв очки на растянутой резинке — ну, нет, он же видел её своими глазами, даже ущипнул себя пару раз, быть не может, чтобы она ему привиделась или приснилась, нет-нет-нет, это будет совсем не супер.
Чтобы не намочить рюкзак за спиной, Фрэнки пришлось лезть очень осторожно — когда он перевалился через крутой утёс, за который раньше носа не совал, то пристроил рюкзак в каменной нише, выдолбленной высоко над волнами, и скатился в воду, чувствуя, как песок облизывает его подрагивающие лодыжки. Наверное, он ощущал какое-то непонятное волнение, когда стоял по пояс в воде, сжимая в руке свою деревянную лодочку — молчал какое-то время, пристально всматриваясь в чёрные валуны, потом шумно выдохнул.
Собрался с духом.
— Робин, — тихо позвал он и уставился в водную гладь.
Ничего не произошло — ни через минуту, ни через пять. Он так и стоял, высматривал подрагивающие, как его коленки, волны, дышал быстро и поверхностно, так, что грудь ходила ходуном — тишина вокруг него казалась оглушающей, закладывала уши морской солью.
Он позвал её снова — и снова, и снова, пока зубы не сжались от обиды, а лодочка не выскользнула из пальцев, покачиваясь на ровной поверхности.
Ему не могло показаться, не могло!
— Робин, ты же сказала, что я могу прийти, — промямлил он сипло и шмыгнул носом — утёр верхнюю губу кулаком и сморщился, потому что глаза противно защипало.
Он же не мог её придумать, правда, ну вот честное слово — он бы такую красивую женщину никогда в жизни не выдумал, а уж тем более, с таким шикарным серебряным хвостом, и с такой волшебной тяжёлой кипой смоляных волос.
Фрэнки запыхтел, а потом испуганно вскрикнул, когда прямо под носом плеснуло — он поднял взгляд и во все глаза уставился на свою лодочку, сидящую в сложенных белых руках.
— Спасибо за комплимент, — сказала Робин и мягко улыбнулась.
Фрэнки так и разинул рот.
— Я что, это вслух сказал? — спросил он ошарашенно, и Робин засмеялась перезвоном колокольчиков, толкнула ему лодочку обратно — та закачалась на взволнованной воде, приплыла в его руки снова.
Робин подплыла к нему ближе и скользнула вдоль одного из камней, прижимаясь к нему белой щекой.
— Ты всегда говоришь вслух — когда лезешь через скалы, то пыхтишь и бухтишь, не замолкая, — сказала она со смехом, и Фрэнки, как ему показалось, густо покраснел.
Сложил руки на груди и насупился.
— Ты что, следила за мной? — спросил он строго, оттопырив губу. — Что же тогда сразу не пришла, когда я звал?
Робин виновато улыбнулась — Фрэнки показалось, что её голубые глаза как-то тревожно потемнели на какую-то малую долю секунды.
— Прости, — сказала она просто.
Подтянулась на руках и в одно гибкое движение запрыгнула на камень, изящно обернула хвост — прозрачные плавники мягко заскользили в чистой воде — и похлопала ладонью рядом с собой. Фрэнки засеменил ногами по зыбкому дну, вцепился руками в скользкий камень и с трудом уселся рядом с ней, опуская ноги в ленивое море — у него это, конечно, получилось далеко не так изящно, но и да ладно, перед кем ему тут нос задирать.
Робин, казалось, знала всё, о чём он тут волновался — Фрэнки стушевался.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга, пока волны мягко плескались вокруг торчащих безмолвных камней — потом Робин согнула руку в локте и тихонько наклонилась к нему.
— Спрашивай, ты же хочешь.
Фрэнки хлопнул глазами, поправил очки на лбу и набрал воздуха в задыхающуюся грудь — а потом его как прорвало. Он спрашивал и спрашивал, размахивал руками, шлёпал ногами по воде, слушал с открытым ртом, тараторил без остановки, глядел во все глаза — Робин только снисходительно смеялась, хватала его за руку, чтобы он не хлопнулся с камня, и поправляла сползающие очки на его взмокшем от волнения лбу.
А ты дышишь под водой? А чем ты дышишь под водой? А чем ты дышишь на воздухе? А где ты живёшь? А ты такая одна? А мальчики могут быть русалками? А у вас только хвосты? А могут быть щупальца, как у осьминога? А как у кальмара? А на лбу может вырасти фонарик, как у рыбы-удильщика? А у вас есть бородатый король с трезубцем? А у него есть хвост? А он может вызвать цунами? А вы воруете детей? А взрослых? А что вы кушаете? А вы не хищные? Правда? А у вас есть подводные корабли? А вы умеете общаться с рыбами? А с морскими звёздами? А у вас бывает холодно? А сколько вы живёте?
Фрэнки разве что не верещал от радости — так пыхтел, что чуть не свалился в море.
— Су-у-упер! — поражённо выдохнул он, когда выдохся, и развалился на камне — ноги с одной стороны, голова — с другой, касалась макушкой темнеющей воды.
Робин выглядела слегка поражённой, но улыбалась так же легко и мягко — Фрэнки снова сел, рывком, так, что закружилась голова, и она поймала его за плечи, чтобы он не сполз с камня в воду. Её руки были тёплыми, влажными и очень приятными — будто на плечи две большие ракушки положили.
Наверное, между её чудесными ладонями могла вырасти настоящая жемчужина — самая красивая жемчужина на свете.
Фрэнки набрал побольше воздуха в раздутые лёгкие и подавился, когда Робин положила палец ему на губы — словно капли солёной воды на коже таяли.
— Уже слишком поздно, — сказала она и улыбнулась. — Приходи завтра, я буду тебя ждать.
Фрэнки обернулся, смотря, как солнце стремительно падает в тёмное море, и разочарованно выдохнул.
— Только обязательно приплыви, — наказал он ей, и Робин засмеялась.
— Конечно.
Они распрощались — он помахал ей рукой, смотря, как она изящно взмахивает хвостом с прозрачными плавниками — чешуя блеснула далёкими звёздами из соседних необъятных галактик — и исчезает под толщей блестящей воды. Он ещё постоял какое-то время, рассматривая слепые глупые камни, потом высоко подпрыгнул, проваливаясь в зыбкий песок по самые лодыжки, и загудел, как мощный, добротный пароход.
Он её не выдумал!
***
Фрэнки старался выбираться к Робин каждый день. Иногда над ними хмурились тучи, и она просила его не приходить в такую дождливую погоду, потому что боялась, что он поскользнётся на мокрых камнях и расшибётся, иногда гремела гроза, и он смотрел в окно на бушующее море и думал, где же она прячется от этого безумного шторма. Есть ли у неё подружки-русалки или друзья-осьминоги, счастлива ли она на морском песчаном дне, полном ненайденных жемчужин и морских звёзд-забияк.
Тихими вечерами, которых было много в летнюю пору, он закидывал рюкзак на плечи, пробирался через дырку в заборе и трусил к морю — садился на камень рядом с Робин и делился с ней солёными галетами. Вместе они хрустели угощением — Фрэнки извинялся, что не мог притащить что-нибудь вкуснее, но Робин ни разу не пожаловалась и только сердечно благодарила его — и разговаривали до самого заката.
— Наверное, будет очень плохо, если кто-нибудь тебя увидит, — сказал как-то Фрэнки, когда засиделся допоздна и собирался лезть через скалы в глухой ночной темноте.
Робин задумчиво поджала губы.
— Думаешь? — спросила она, прикусывая кончик острого ногтя. — Сейчас очень темно, никто меня не увидит, а я не хочу, чтобы ты навернулся и расшиб себе лоб.
Фрэнки засопел на неё.
— Вот ещё, не навернусь я, не маленький, — отозвался он деловито. — А если тебя кто-нибудь увидит, то поймает и посадит в аквариум.
Робин поморщилась и плеснула хвостом — брызги окатили Фрэнки с ног до головы, и он засмеялся, плескаясь в ответ.
— Вот еще, не собираюсь я попадаться и сидеть в аквариуме, — сказала Робин на его манер, и они расхохотались, прощаясь в ночной темноте.
Фрэнки нравилось проводить с ней время — она была очень умной и начитанной, рассказывала множество интересных историй и, казалось, знала всё на свете. Правда, она понятия не имела, как строить корабли и боевых роботов — Фрэнки с удовольствием заполнял пробел в её знаниях, иногда даже слишком активно жестикулируя, прыгая по скользким камням для пущей наглядности и наворачиваясь в подхватывающие его воды. Робин смеялась и ловила его во всколыхнувшихся волнах — ему очень нравилось, когда она смеялась.
Иногда ему казалось, что её взгляд становился тёмным и пустым — будто он смотрел в самую бездну, а она готовилась его проглотить со всеми потрохами. В такие моменты Робин была далёкой, холодной и неживой — фарфоровой раковиной, выплывшей со дна необъятного океана, которая могла захлопнуться над ним и утащить его куда-нибудь к удильщику или барракудам в самую чёрную темноту.
Но потом она хлопала длинными ресницами, глаза её светлели до яркой лазури, и она улыбалась — он улыбался ей в ответ и делал вид, что ничего не произошло. Она не рассказывала, и он не хотел лезть ей в душу — он хоть и был шкодливым ребёнком, кое-что в этой жизни понимал.
Август был чертовски жарким — Фрэнки брал с собой больше воды, ещё больше галет, и как-то раз даже украл на рынке красивое пирожное, запаковал в маленькую коробочку и обвязал атласным бантом, утащенным из-под носа у Кокоро. Через скалы Фрэнки тащился с особой осторожностью, чтобы не помять волны крема на круглом бисквите, но когда Робин открыла коробочку, копна воздушных сливок всё равно вероломно примялась.
Фрэнки расстроился.
— Это очень вкусно, — сказала Робин, когда осторожно откусила сиреневую розочку. — Но твои галеты всё равно вкуснее.
И радостно улыбнулась — пирожное они быстро слопали вместе, потом устроили заплыв на скорость, и Фрэнки разбушевался, что она ему уступила. Робин только подняла мраморные ладони на одном уровне с лицом и легонько пожала плечами — Фрэнки быстро пошёл на попятную и загонял её между россыпью чёрных камней. Её блестящий хвост сверкал над водой, как упавшие с неба звёзды, а плавники светились в волнах, рассеивая закатные лучи медной стружкой — Фрэнки так залюбовался, что втрескался лбом в одну из торчащих скал, чуть не потерял очки и агрессивно затопал ногами по зыбкому песку.
Однажды они сидели на камне и смотрели, как пенятся барашки вдалеке — море волновалось, над горизонтом пухли грозовые тучи, но Фрэнки всё равно пришёл, чтобы немного посидеть с Робин на песке прямо у подножья молчаливых скал.
— Хотел бы я выплыть с тобой в море, — сказал он и запрокинул голову, рассматривая синеющее небо высоко вверху.
Робин скользнула плавниками, взбила песок во взвешенную муть.
— Я могу отнести тебя туда на спине, — сказала она просто, но Фрэнки закачал головой.
— Нет, — отозвался он твёрдо. — Ты быстро устанешь, — вскочил на ноги. — Что я буду за мужчина, если позволю тебе тащить себя на этих маленьких плечах, — насупился и упёр руки в бока. — Я построю нам корабль!
В августе Том уезжал по делам в город, поэтому работы оставалось немного — Айсберг принципиально не доверял ему ничего серьёзного, так что Фрэнки быстро расправлялся со своей работой, предупреждал Кокоро, что вернётся к ночи, и тихонько таскал инструменты и материалы на пляж, по чуть-чуть.
Как-то раз Кокоро поймала его с мотком верёвки и мешком гвоздей прямо в дырке забора и схватила за шкирку — Фрэнки и икнуть не успел.
— Куда это ты собрался, молодой человек? — спросила она строго, и Фрэнки так растерялся, что сначала побледнел, как полотно, а потом густо покраснел, и Кокоро, конечно, всё поняла неправильно.
— О, — сказала она воодушевлённо и поставила его на землю, бережно отряхнула на нём рубашку. — Ты что, строишь лодку? — спросила она совсем тихо, и Фрэнки весь передёрнулся — так близко к провалу он ещё не был! — Хочешь произвести впечатление на какую-то девочку, да?
Она улыбалась так елейно и понимающе, что Фрэнки судорожно сглотнул — он не знал, с чего это она сделала такие выводы, но такой поворот событий был ему только на руку.
В конце концов, да, ладно, может быть, он действительно пытался впечатлить — только не девочку, правда.
На пляже, между двумя торчащими скалами, Фрэнки поставил маленький стапель — рассчитал всё так, чтобы его будущая лодка была спрятана от чужих глаз и чтобы, будучи готовой, она смогла выйти в море, не напоровшись на скалы и не разбившись о хлёсткие волны. Дождей и штормов в ближайшее время не ожидалось, так что он скрупулёзно разложил материалы и инструменты в нишах между скалами и решил каждый день тщательно стучать молотком и работать лобзиком — ему нужно было построить лодку как можно быстрее.
И, конечно, она должна была быть просто великолепной.
Робин приплывала к нему — опасно близко к безлюдному, но открытому пляжу, — пряталась между валунами и наблюдала, как он усердно работает, рассчитывает параметры, примеряется и день за днём сооружает такую же лодочку, какая у него уже была, только в разы больше. Иногда они переговаривались, иногда она выплывала совсем близко к берегу, и тогда он бросал инструменты, чтобы посидеть рядом с ней на песке, ощущая, как прибывающая вода лижет ему голые ноги.
— Ты даже ни разу не спросила, почему я хожу в одних плавках, — сказал он как-то, когда отдыхал от работы.
Они сидели в воде, спрятавшись за скалой, и бросали плоские камешки в ленивые волны — Робин пожала плечом.
— Почему я должна была об этом спрашивать?
Он тоже пожал плечом и как-то стушевался.
— Ну, об этом сразу спрашивают все, кто видит меня впервые, — сказал он угрюмо, и Робин внимательно на него посмотрела.
Затем прикрыла глаза и прижалась затылком к неровной скале — хвост её мягко стелился по прозрачной воде.
— У меня хвост, знаешь ли, — отозвалась она просто, и они рассмеялись.
Фрэнки закончил лодку ближе к концу августа — долго любовался своей работой, потом с радостью спустил её на воду и тут же перевалился через борт, садясь на вёсла. Робин плыла рядом, время от времени выныривая, чтобы убедиться, что с ним всё в порядке — Фрэнки уложил в свой рюкзак паёк, воду, аптечку и даже парочку инструментов, так, на всякий случай. Единственное, правда, у него не было спасательного круга или жилета, но Робина заверила его, что не даст ему утонуть в случае чего — да и Фрэнки был не дурак, плавал он, как рыба.
Как русалка.
Берег был таким далёким, что Фрэнки ненароком испугался — ему было не так много лет, чтобы уплывать настолько далеко одному, — потом у борта мягко плеснуло, и он разом успокоился. Положил вёсла, свесился через борт и постучал по влажному дереву.
— Хорошая у меня лодка, а? — спросил он радостно, и Робин вынырнула из воды, хватаясь за его протянутую руку.
— Лучшая из тех, что я когда-либо видела, — сказала она с улыбкой, и он весь зарделся, почёсывая затылок.
Они были посреди открытого моря, и водная гладь отражала безоблачное небо — Робин взялась ладонями за борт лодки и хитро прищурилась.
— Хочешь пойти со мной? — спросила она с очаровательной улыбкой, и Фрэнки нахмурился.
— Куда? — не понял он, и хвост Робин плавно качнулся в прозрачной воде.
Она пошевелила плавниками.
— Вниз.
Фрэнки уставился на неё во все глаза — захлопал ртом, ошарашенно выдохнул.
— Вниз? — переспросил он, ткнул пальцем в воду. — Туда? Но мне воздуха не хватит.
Робин погладила его по руке.
— Мы не поплывём далеко, — заверила она, но он подозрительно на неё посмотрел.
— Съесть меня хочешь, да? — он скрестил руки на груди. — Утащить на дно морское и разделить со своими хвостатыми подружками.
Робин закатила глаза.
— Конечно, — сказала она серьёзно, потом улыбнулась. — И кусочек другу-осьминогу.
Когда он открыл глаза под водой, то ничего не увидел — только неясное лазурное марево перед глазами, такое яркое, что глаза щипало. Потом Робин взяла его за ладонь, повела за собой — он заработал ногами, помогая себе свободной рукой, время от времени поднимался, чтобы глотнуть воздуха, и, в конце концов, привык к толще моря. Плавал сам, кувыркаясь под самой водной гладью, так, что вода затекала в нос и уши, он кашлял, жадно дышал и нырял снова, дёргался всем тщедушным телом, подражая гибкому хвосту Робин, наворачивающей круги вокруг него.
Теперь он видел её — мраморную, светящуюся кожу, блестящий хвост — каждую монетку серебряной чешуи, — трепещущие от течений плавники, перламутровые раковины на груди, колыхающийся ворох смоляных волос и настолько яркую радужку, что она слепила ему глаза. Он видел, как соприкасаются их ладони, ощущал эту шершавость её кожи, шершавость жемчужных ракушек, это совершенно иное тепло — не такое, какое исходило от нагретых камней или палящего солнца.
Фрэнки понял, что краснеет до самых корней волос — дрыгнул ногами и вскинулся над водой, глотая воздух.
Робин выплыла вслед за ним.
— Всё в порядке? — спросила она и тронула его за плечо. — Устал?
Он как-то отстранённо кивнул, и она помогла ему залезть в лодку — день клонился к вечеру, и пора было грести обратно. Впрочем, лазурное марево и фарфоровая улыбка на мраморной коже так и стояли у него перед глазами — Фрэнки улыбался так широко, что начали болеть губы.
Пришлось на себя даже шикнуть.
Весь август и большую часть сентября они плавали в открытом море — Робин внимательно следила за ним, помогала ему забираться обратно на лодку и всегда сопровождала его прямо к берегу, чтобы убедиться, что он не утонул в той лужице между скалами. Фрэнки кувыркался, как рыба в воде, почти научился гнуться так же, как Робин, повторял её движения, а потом хохотал, держась за борт лодки и до головокружения втягивая воздух в распухшие лёгкие.
Ему было чертовски весело плавать вместе с ней, а потом сидеть в лодке посреди морской тишины и смотреть, как она улыбается, перекинув руку через мокрые борта. У него никогда не было друзей, потому что он был странным — и Робин тоже была странной, и они понимали друг друга с полуслова, хотя были знакомы всего пару месяцев. Фрэнки казалось, что он знал её всю жизнь, он успел полюбить её, но не мог разобраться, как именно — даже спрашивал у Кокоро, как можно любить другого человека, но после часа познавательных лекций вообще пожалел, что спросил.
Робин с ним тоже было комфортно — он видел это по её глазам, по тому, как она улыбалась ему и как брала его за руку. Как-то раз он даже подумал, что когда вырастет, обязательно позовёт её замуж, чтобы они всегда были вместе — придумает, где и как они будут жить, и точно никогда не посадит её в тесный, ужасный аквариум. Осталось подождать каких-то лет пятнадцать-двадцать — совсем немного, Том всегда говорил, что время летит чертовски быстро, не успеешь оглянуться — тебе уже пятьдесят, и пора ставить на ноги учеников.
Фрэнки был готов ждать хоть пятьдесят, хоть сто лет — Робин бы обязательно вышла за него замуж, и они бы всю жизнь плавали среди бесконечного лазурного моря.
Так Фрэнки думал, засыпая по ночам в собственной кровати — он был ребёнком, и всё в его жизни было раскрашено яркими красками.
Пока.
***
В начале октября на побережье налетели ветра — с каждым днём выплывать на лодке становилось всё тяжелее и тяжелее, и, в конце концов, когда он вывалился за борт и потерялся в пенящихся волнах, Робин запретила ему его отчаянные путешествия.
— Но ты же вытащишь меня, — насупился он и скрестил руки на груди.
Робин строго покачала головой, и он сдался.
Становилось холоднее день ото дня — осень складывалась какая-то промозглая, и вода к ноябрю стала совсем ледяная; Фрэнки больше не мог сидеть в покачивающихся волнах, и они стали проводить время на песке перед упрятанной от чужих глаз лодкой. Люди перестали ходить на неприветливый пляж, и можно было немного расслабиться — но Фрэнки всё равно старался сделать так, чтобы Робин не было видно с берега.
Она была его большой тайной — и он не хотел делиться ею с другими.
С наступлением осени пустота в глазах Робин стала разрастаться, как на дрожжах — временами она надолго выпадала из реальности, замирала, сжимая пальцы Фрэнки своими похолодевшими ладонями, и смотрела куда-то сквозь стылые волны. В такие моменты он тихо звал её, и если сначала она отзывалась на его голос и отмирала, разбивая звенящий лёд своей улыбкой, то позже её приходилось звать по два и по три раза.
— Что случилось? — спросил как-то Фрэнки, спрятав ладони в рукава свитера — руки у Робин стали совсем холодные, и он не мог долго держать её за мраморные пальцы.
Она моргнула и повернулась к нему — губы у неё стали синие.
— Что? — спросила она, и в глазах у неё заплескалась тусклая лазурь. — Прости, я не услышала.
Море тоже потеряло свой цвет и становилось всё темнее и темнее, будто нарисованное угольком.
— Ты очень потерянно выглядишь, — сказал он и заглянул ей в лицо. — Русалки уплывают на зимовку?
Робин улыбнулась ему и зарылась ладонью в песок — его рука легла сверху, а сквозь толщу песка под ней затаились её пальцы; так они держались за руки в эту холодную осень.
— Нет, на морском дне очень тепло, — она прикрыла глаза и боднула его кончиком носа в висок. — Когда-нибудь я утащу тебя туда, и ты сам всё увидишь.
Фрэнки задохнулся от возмущения.
— Я так и знал, что ты хочешь меня съесть!
Они рассмеялись — после Робин больше не смеялась, только улыбалась тускло и осекалась, когда хотела взять его за руку своей ледяной ладонью.
Весь ноябрь они оба были разбиты — разговаривали тихо и мало, не держались за руки, не делились тайнами. Робин замыкалась в себе, Фрэнки налёг на работу, потому что Том начал присматриваться к нему, как к толковому работнику — но он всё равно каждый день приходил к ней, чтобы посидеть рядом и посмотреть, как она взмахивает изящным, потерявшим серебряный блеск хвостом.
Он беспокоился, по-детски не понимая, когда придёт беда, но Робин улыбалась ему, и он надеялся, что всё пройдёт, когда они переживут эту зиму — проснутся в жарком лете и уплывут в открытое море, чтобы снова нырять в лазурном мареве.
Вместе.
Однажды ночью Фрэнки проснулся оттого, что сердце в груди бешено стучало — в груди расползалась тревога, ветер за окном выл и бросал в стекло крупные капли порывистого дождя. Он воровато оглянулся, схватил рюкзак, натянул свитер, дождевик, потом спустился вниз и тихонько нашёл керосиновую лампу на окне в мастерской — она стояла там для красоты, но Фрэнки знал, что она была рабочей, и знал, как её нужно зажигать.
Море встретило его грохочущими волнами, разлетающимися о скалы, холодным, как снег, песком и хлещущим по щекам ветром. Он с трудом, почти наощупь скатился с обрыва вниз, заковылял по пляжу, путаясь ногами по выброшенным охапкам водорослей, и когда добрался до укромных скал, в которых прятал лодку, и в которых проводил время с Робин, то увидел её.
Она была тёмной и неподвижной, казалась вырезанной из дерева, и губы её в свете керосиновой лампы были совсем синими — она смотрела на него пустым, тревожным взглядом, и у него так сильно щемило в рёбрах, что он протянул к ней руки. Ворох волос был наощупь колючим хворостом, кожа казалась твёрдой, как камень, а чешуя хвоста совсем потемнела, некогда прозрачные плавники будто напитались нефтью.
Робин была холодной, как глыба льда, она была холоднее зимнего ветра и ревущей метели — Фрэнки казалось, что его ладони шипят от пронизывающей стужи.
Он упал прямо в промозглую воду — она облизала мерзкими языками его сбитые колени, — обнял замерзающую Робин так крепко, что холод её кожи просочился между его рёбер и больно укусил за внутренности.
— Что случилось? — спросил он громко, перекрывая грохот моря. — Почему ты здесь в такое время?
Робин молчала, и он почему-то покачивал её в своих детских руках — он никогда не умел никого утешать, и слов ободряющих никаких не знал, он вообще не понимал, что происходит, но ему было так страшно, что подрагивали ноги.
Ему казалось, что он никогда её больше не увидит.
— Спасибо, — вдруг сказала Робин, уткнувшись носом в мокрый свитер под его расстёгнутым дождевиком. — Я провела чудесное лето.
Фрэнки замер, когда она сжала его своими ледяными руками — хлопнул глазами, вздрогнул, вцепился пальцами в её всклоченные волосы.
— О чём ты говоришь, женщина? — голос его сипел — он даже не мог придать ему строгие интонации, будто слова выходили из горла стеклянными шариками и лопались. — У нас впереди такое же лето, и потом ещё такое же, и ещё, — он уткнулся носом в её пахнущую стылым морем макушку. — Это всего лишь зима, всем плохо зимой, даже мне, а ты знаешь, я ведь мужик, мне не может быть плохо.
Он говорил и говорил, не останавливаясь, тараторил, ощущая морскую соль от её волос на языке — она крепко сжимала его в руках, её острые ногти царапали его спину, и ему казалось, что она рыдает навзрыд в этих холодных, бессердечных волнах, таких же глухих, как чёрные скалы над ними.
Фрэнки не успел даже язык прикусить — так и замер, во все глаза смотря, как нахлынувшая на них волна сковывается льдом. Как покрываются инеем тёмные плавники, как мерзлота сжимает тусклый хвост Робин стальной рукой, как плавит её мраморную кожу — она подняла голову, и он увидел, как слёзы замерзают прямо на её посеревшем, несчастном лице.
Фрэнки шмыгнул носом — он мужик, он не будет плакать, он не отпустит её в ледяное море, нет, это не супер!
Робин с трудом приподнялась на дрожащих руках, и её лицо оказалось прямо напротив его растерянного, бледного лица — по-детски припухлые щеки, совершенно обескураженный вид, тёмные запустевающие глаза.
— Спасибо, Катти Флам, — сказала она и улыбнулась ему.
В последний раз.
Потянулась выше и поцеловала в холодный влажный лоб — он только и успел, что вплести пальцы в её волосы и вздрогнуть, когда пряди скользнули между фаланг. Зазвеневший лёд раскрыл стылую пасть и проглотил её — ударила чёрная волна, смыла Фрэнки вместе с песком, затем выбросила обратно и больше к нему не подбиралась.
Он так и лежал, ощущая, как холодные брызги бьют ему в лицо — он никогда не говорил ей своего настоящего имени, и никогда не собирался её отпускать.
В шуме волн слышался редкий, приглушённый перезвон колокольчиков.
***
Фрэнки проснулся, когда Айсберг хлопнул его большой ладонью по плечу — разлепил глаза, широко зевнул, размял затёкшую шею. Потом завертел глазами в поисках обидчика и пихнул Айсберга в колено, но тот увернулся и оправил щегольскую жилетку, заодно пригладив уложенную чёлку — тоже тут выискался, позёр.
— Чертёж готов? — спросил он и поставил на край стола, свободный от бумаг, стакан колы.
Фрэнки удовлетворённо потёр ладони друг о друга.
— Ещё с утра, — хмыкнул он и вручил Айсбергу тубус.
Тот быстро проглядел содержимое тубуса, плотно запечатал его и снисходительно кивнул.
— Жду тебя на верфи, — сказал он и снова похлопал Фрэнки по плечу — правда, уже не так варварски, как делал до этого.
— Всенепременно.
Фрэнки откинулся на спинку стула, потянулся и закинул руки за голову — окно было открыто, и сквозь распахнутые створки в лицо ему дул солёный морской ветер. Августовское солнце слепило глаза, но он упрямо смотрел на этот огненный шар, подмечая, как расползаются, словно змеи, бронзовые лучи, как перемычки огромного, раскалённого штурвала.
Когда глаза защипало, он с удовольствием зажмурился и шумно выдохнул — в груди тянуло непонятной тревогой, рёбра ломило, будто он снова умудрился их сломать. Айсберг на верфи, конечно, был тем ещё тревожным элементом — надо же, даже сквозь годы их взаимные претензии, превратившиеся в безобидные подколки, так им и не надоели, — но не он был тому причиной — Фрэнки очень хорошо знал это ощущение, выгрызающее внутренности за грудиной.
Ему приходилось испытывать нечто подобное, когда он был ребёнком — ему было десять, наверное. Когда он бесцельно ходил по пустому промозглому пляжу и звал женщину по имени Робин. Когда он целыми днями смотрел в серое море и ждал какого-то чуда, когда плыл прямо сквозь жестокие волны и чуть не распрощался с жизнью, выброшенный из своей тщедушной лодки морской пеной, такой холодной, будто она состояла из одного только льда.
Потом он притащил свою лодку и свои воспалённые лёгкие к Тому — тот долго ругал его, пока сидел с ним в больнице, а потом ещё дольше хвалил за такую замечательную лодку. На море его не пускали целую зиму, хотя он всё равно пытался улизнуть через заделанную дырку в заборе — он даже с Айсбергом подрался, когда тот поймал его за шкирку, как непутёвого домушника.
— Ты ничего не понимаешь! — кричал Фрэнки. — Она ждёт меня, она сказала, что я могу прийти, если захочу поговорить!
Он падал на колени, прямо в лужи, закиданные жухлой листвой, и размазывал слёзы по лицу.
— Я хочу поговорить! — плакал он, а Айсберг сидел рядом с ним и держал за плечи. — Я очень хочу снова её увидеть!
Айсберг не сказал ему ни слова упрёка — поговорил с Томом и Кокоро, мягко вложил в его руки инструменты и подвёл к верфи посреди самого большого ангара.
— Построй лучший корабль, чтобы приплыть к ней, — просто сказал он и пожал плечами.
Фрэнки уставился на него, шмыгнул носом и благодарно пихнул в плечо — он работал так много и так усердно, что совсем не заметил, как наступило лето. Конечно, он прибежал на пляж, облазил все чёрные скользкие скалы, оплыл все молчаливые глупые валуны, но так никого и не нашёл — в конце концов, ещё одно лето закончилось, а ему нужно было жить дальше.
И строить самые лучшие боевые корабли.
С тех пор прошло очень много времени — Том умер, Кокоро обзавелась детьми и даже внуками, а Айсберг поступил в лучший технический университет на побережье. В конце концов Фрэнки присоединился к нему после обучения и, преодолев не одну тонну проблем, они, наконец, открыли собственную верфь и теперь создавали собственные, неповторимые корабли — с педантичной точностью Айсберга и неуёмным воображением Фрэнки.
Жизнь складывалась, как говорил когда-то Том — и теперь, оглядываясь назад, Фрэнки не мог сказать, была ли та история из его детства правдой или он действительно всё придумал. Нет, наверное, эта женщина ему когда-то приснилась — он бы ни за что не смог придумать настолько красивого лица и настолько мягкой улыбки. В памяти всплывали только яркие голубые глаза да какой-то призрачный блеск в леденеющей воде.
Вот и всё, что ему осталось.
Фрэнки шмыгнул носом и, предупредив Киви с Мозу, что перед тем, как появиться на верфи, пойдёт навестить друга в баре напротив, выскользнул на залитую солнцем набережную. Размял плечи, некультурно потянулся и шагнул на разогретый асфальт — конец лета выдался жарким даже для их холодного побережья, одни только ветра хлестали по щекам суховеем, не говоря уже о солнечных лучах, а в воздухе еле слышно, приглушённо позванивали маленькие колокольчики.
Фрэнки остановился — в груди сжало так сильно, что стало больно на какую-то долю секунды.
Он обернулся и встал, как вкопанный — так и замер посреди жаркой улицы, пропуская мимо ушей возмущённые возгласы налетающих на него людей.
Там, среди пёстрой спешащей толпы, он заметил ворох смоляных волос, рассыпанных по округлым плечам, ровную спину и какой-то призрачный блеск, будто звёзды упали прямо к его ногам откуда-то из далёких галактик. Он двинулся почти инстинктивно, налетая на охающих прохожих, прокладывая себе дорогу извинениями в характерной ему грубоватой манере — он видел только эту чёрную шевелюру и белые, почти мраморные руки, выглядывающие из-под тугих манжет.
Прежде, чем успел подумать, схватил эту руку своей огромной, жёсткой ладонью — женщина охнула, переступила с ноги на ногу от неожиданности — её туфли переливались, обшитые какой-то серебристой драпировкой — и уставилась на него в полном удивлении и обескураженном возмущении. Кожа у неё была белой и гладкой, мягкой на ощупь, очень нежной — наверное, она хорошо следила за руками, — губы тонкими, поджатыми, нос прямым, несколько прядей чёрных волос упали на лоб.
А глаза у неё были яркими и голубыми.
Фрэнки показалось, что ему снова десять, а ладонь в руке — тёплая, влажная и шершавая, как морские ракушки.
Женщина нахмурилась и вырвала ладонь из его пальцев — сжала запястье свободной рукой, осторожно отошла от него на пару шагов, постукивая каблуками, и ошарашенно выдохнула. Фрэнки тут же смутился — он не помнил, чтобы эти глаза смотрели на него так строго, и ему было чертовски не по себе.
Да пропади оно всё пропадом.
— Извините, — сказал он быстро и поднял ладони на уровень груди. — Извините, я просто увидел вас и вдруг решил, что должен позвать вас замуж.
Женщина уставилась на него обескураженно.
— Что? — переспросила она — голос у неё был низким и слегка хриплым, таким приятным, даже вкрадчивым.
Фрэнки, имеющий относительно приличный успех у женщин всех мастей — корабли он, правда, всё ещё любил больше — как-то несерьёзно стушевался.
— В плане, вы бы вышли за меня, если бы я предложил? — спросил он, и женщина совсем растерялась.
Нервно сжала ремешок сумочки на плече в кулаке и сглотнула.
— Я впервые вас вижу.
Она всем своим видом говорила: «Не подходи ко мне, извращенец», и Фрэнки показалось, что он ощущает, как песок утекает сквозь пальцы — когда-то точно так же сквозь его пальцы скользнули пряди всклоченных, сухих волос.
Таких же чёрных, какие были рассыпаны на этих маленьких, округлых плечах.
— А у меня такое ощущение, что я знаю вас всю жизнь, — честно ответил Фрэнки. — Я не давлю, сначала мы можем сходить на супер-свидание, куда захотите.
Женщина смотрела на него со смесью недоверия, испуга и раздражения — голубые глаза были тёмными и злыми, губы тонкими и поджатыми, и вся её поза выглядела закрытой и враждебной. Фрэнки был крутым — очень крутым мужиком, супер-мужиком, но вот не в этот конкретный момент.
Будто его слизнула стылая, чёрная волна и выплюнула обратно на ледяной песок.
— Извините, мне нужно идти, — холодно отозвалась женщина и отвернулась — ворох волос всколыхнулся, будто рассыпавшийся в лазурной воде.
Фрэнки моргнул.
— Конечно, мадам, желаю вам супер-отдыха, — он махнул ей рукой на прощание, а когда остался один, то спрятал лицо в ладонях.
Ерунда какая-то — самый худший подкат в его жизни, самый худший момент в его жизни, самое худшее всё в его жизни, совсем не супер! Он шумно выдохнул, шмыгнул носом и решил, что возьмёт пару дополнительных часов на верфи, Айсберг точно не будет против — чем быстрее они разберутся с заказом, тем быстрее они возьмутся за корабль нового образца, до которого ещё никто из всех этих блестящих умов не додумался.
Фрэнки просто молодец — ладно, Айсберг тоже, но только ради светлой памяти Тома.
Он даже широко улыбнулся, намереваясь пропустить стаканчик колы в баре — может, даже с виски, только чуть-чуть, — но на его предплечье легла маленькая, белая рука. Фрэнки так и подпрыгнул, даже подумал, что в свои тридцать с лишним лет словил внеплановый инфаркт или инсульт, или от чего там ещё можно в гроб сложиться без суда и следствия — в общем, неожиданно перепугался, как не делал уже целыми десятилетиями.
Эта женщина в сверкающих туфлях была ниже него на целых две головы — очень очаровательно ниже, — смотрела с сомнением и каким-то еле уловимым сожалением.
Фрэнки забыл, что ему, как и всем остальным, нужно дышать.
— Знаете, — сказала она и сжала пальцы на ремешке сумочки. — Мне тоже почему-то кажется, что я знаю вас всю жизнь.
Фрэнки вдохнул раз — потом ещё и ещё, пока лёгкие не вспомнили, как работать автономно, без его непосредственной помощи.
— Меня зовут Фрэнки, — сказал он с этой своей дерзкой, слегка грубоватой улыбкой и подал ей подрагивающую ладонь — ух, как эта ладонь предательски тряслась, неблагодарная.
Женщина недоверчиво посмотрела сначала на его руку, затем на него самого — но ладонь приняла.
— У меня такое ощущение, что вы мне врёте, — сказала она и легко улыбнулась одними уголками губ.
Такое безумно знакомое выражение.
— Не буду говорить, что я без греха, — Фрэнки накрыл её белую ладонь второй рукой. — Как ваше имя?
Она колебалась некоторое время, потом положила пальцы поверх сплетённых ладоней — они двое что-то делали, стоя посреди людной набережной, но, казалось, совсем не понимали, что именно.
— Робин, — сказала она наконец, и Фрэнки прошило током вдоль всего позвоночника. — Нико Робин.
Он крепко сжал её руки в своих — в воздухе пахло солёным морем, августовское солнце слепило им глаза, и её смоляные волосы блестели в его бронзовых, обжигающих лучах. Фрэнки казалось, что он может скопытиться от счастья вот прямо тут, правда, пока он не понимал, почему — поэтому, впрочем, и не собирался вот так резко пугать только-только обретённую даму.
— Ну что ж, Нико Робин, — сказал он почти интимным шепотом. — Вы прекрасны, как русалка.
Она моргнула, хлопнув длинными ресницами, несмело улыбнулась, а потом засмеялась — и он засмеялся вместе с ней, как ему казалось, снова.
Маленькие колокольчики звенели в этой бесконечной августовской жаре.
Если оно вдруг попадёт в обзоры.
Это гет, правда, я не шучу
Ну, и раз уж пошла такая пьянка, я докину сюда ещё одно фикло - эту прелесть я написала за один вечер, и изначально я хотела, чтобы это был ЗоСан, но оно как-то само переквалифицировалось во ФренкиРобин, и я ни о чём не жалею. Я просто хотела написать русалочье АУ - и я его написала, чёрт возьми.
Оно немножко драматичное - потому что я люблю широкие жесты - и немножко интригующее - потому что смотри выше Нет, серьёзно, что может быть лучше, чем запутать читателя и не признаться ему, что запутался сам
Ещё в уме я держала, что тут есть Аокиджи - кто нашёл его, тот большой молодец, но что он тут делает, зачем он это делает, что связывает его с этой историей - большая-большая тайна, потому что - да, потому что смотри выше
В общем-то, это сказка - сказка про мальчика и его русалку.
Или про русалку и её мальчика.
В погоне за солнцем, 7 600 слов, PG-13.
Если оно вдруг попадёт в обзоры.
Оно немножко драматичное - потому что я люблю широкие жесты - и немножко интригующее - потому что смотри выше Нет, серьёзно, что может быть лучше, чем запутать читателя и не признаться ему, что запутался сам
Ещё в уме я держала, что тут есть Аокиджи - кто нашёл его, тот большой молодец, но что он тут делает, зачем он это делает, что связывает его с этой историей - большая-большая тайна, потому что - да, потому что смотри выше
В общем-то, это сказка - сказка про мальчика и его русалку.
Или про русалку и её мальчика.
В погоне за солнцем, 7 600 слов, PG-13.
Если оно вдруг попадёт в обзоры.