На самом деле этот пост надо было назвать "Лучше поздно, чем никогда", но вы просто держите это в уме

В том году летом участвовала в ФБ за самую ламповую команду Ван Писа, потому что как раз ошивалась в фандоме - не смотрела Ван Пис с окончания школы, и вдруг внезапно выяснилось, что прошло уже пять лет, за которые закончился Панк Хазард, закончилась Дресс Роза, и вуа-ля - у нас тут Тотлэнд и иже с ним. Ну, и конечно же, что ещё делать на сессии, как не смотреть более двухсот новых серий - самое оно, я считаю. Плюс, в новостных лентах частенько мелькало про семью Санджи, и меня эта тема безумно заинтересовала, да и одного из Йонко, наконец, показывали во всей красе, и на меня напала ностальгия, в общем, результат был один.

Я снова оказалась в фандоме.

К слову, в ФБ я никогда не участвовала - всегда хотела, но искала отговорки, чтобы не идти. А тут я зашла в пост набора и решила - ой, у меня 10 мини на руках по ЗоСанам, огромный модерн-АУ-цикл, вдруг он кому-нибудь нужен, почему бы и нет, хочу творить на благо фандома, можно мне туда, пожалуйста
И меня взяли.
Конечно, изначально мне было неловко - я вообще никого и ничего не знала, как, что и куда, поэтому стремалась, есессна. Впрочем, должна сказать, что команда мне попалась прекрасная - поэтому спасибо, ребята, за это клёвое лето! За все дэдлайны, внезапные фанфички, которые надо было читать и бетить в поте лица, за тыщу хэдканонов и странные (лично для меня), но импонирующие пейринги. И за теории! Я не часто отписывалась в скайпочате, но очень часто охреневала от происходящего Отдельное спасибо  долбоминго и  Le Cygne de feu за то, что работали с моими текстами!

К слову, на ФБ я планировала принести только те 10 фиков - но это не помешало мне принести ещё 10, два из которых - макси, вообще-то, и нет, мне не стыдно

В общем, пусть оно лежит здесь - за крутое фандомное лето

Итак, поехали.

1. Очень ламповый ЗоСан в моей хаотичной манере, семья мугивар на фоне.

Женитесь, что вы как не люди, 970 слов, PG.Всё случилось в вороньем гнезде — Санджи был слегка пьян от количества дам, которых лицезрел на последнем острове, катался по деревянным бортам, раскидываясь драгоценными эритроцитами во все стороны, и вообще-то собирался спуститься обратно на палубу, чтобы привести кухню в порядок и лечь уже, наконец, спать.

Этот придурок ненормальный, который с тремя мечами, отчего-то вдруг решил, что Санджи — приземлявшийся, как кот, между прочим, — сейчас возьмёт и перевалится через перегородку. Вдруг решил, что подхватить его под спину и удержать на месте — блестящая идея. Решил, что после десяти секунд неловких переглядываний и пыхтений друг другу в лицо, поцеловаться — лучшее, что когда-либо приходило ему в голову.

Санджи тоже молодец, впрочем, не сопротивлялся — даже рот открыл и за ворот рубашки схватил, одну пуговицу оторвал, так, случайно.

Потом сидели в этом треклятом вороньем гнезде, у Зоро глаз подёргивался нервно, Санджи курил сигарету за сигаретой — за руки держались, понимаешь, давно могли бы уже, наверное, если бы у Санджи так культяпки не тряслись этой водоросли моргала-то ложкой повыковыривать, как картошке, и запечь в фольге вместо яблок.

Зоро его тоже любил, как оказалось.

По мандариновым деревьям они прятались недолго — Нами нашла их первой, ну, потому что дураками они были, по мандариновым-то деревьям скакать. Посмотрела на них долго и внимательно, собрала мандаринов в подвязанный к локтю кулёк и потопала восвояси — откуда пришла им будущее ломать, наверное.

Хмыкнула:

— Наконец-то.

Зоро был готов к смертоубийствам, Санджи тоже — будет этот куст тут ещё на чудесных девушек свои глаза водорослевые бычить.

Потом на них наткнулся Усопп — ну, правда, трудно наткнуться на людей, укромно обжимающихся в вороньем гнезде. Посмотрел круглыми глазами, крякнул и ухнулся обратно на палубу — пришлось будить Чоппера и готовить этот треклятый гипсовый раствор посреди глухой ночи, потому что Чоппер был свято уверен, что это они вдвоём спихнули Усоппа с гнезда на палубу.

Для поднятия боевого духа, наверное — мол, стреляному воробью море по колено, шичибукаи что твои попугайчики.

— Это ведьма рассказала, — насупился Зоро и агрессивно уткнулся носом в бутылку.

Санджи поспособствовал, чтобы он нос свой оттуда в ближайшее время не вытащил, и пошёл проверять сохранность замка на холодильнике — ночь была в самом разгаре, а Луффи пыхтел через палубу очень и очень осторожно, почти ползком.

Затем они повстречались с Чоппером — как раз пытались выяснить, у кого язык длиннее. Чоппер посмотрел на них с сомнением, нахмурился, повёл синим носом — строго покачал копытцем и протянул Санджи его рубашку, перекинутую через борт корабля. Ох, вот чёрт, чуть рубашки не лишился, надо было этот харамаки к чертям в море выбросить, пока Зоро ему виртуозно ключицы нагрызал.

— Ночи, вообще-то, холодные, — сказал Чоппер и потопал мимо них в лазарет.

Правда, зачем ему было делать такой приличный крюк по дороге к лазарету — осталось мрачной, подозрительной тайной.

— Я говорю тебе, это ведьма всем рассказала, — заворчал Зоро, когда Луффи стал поглядывать на них с интересом.

Санджи старался в сторону Зоро даже не смотреть, не то что рядом стоять — тот всё время пытался уцепить его за руку, или мазнуть носом по плечу, или огладить стопой вдоль голени, или ещё что-нибудь провокационного поделать, вот чтобы ну все уже увидели и успокоились.

И Санджи в первую очередь.

В голове даже стали формироваться интересного содержания мысли: может, как-нибудь тихим утром поцеловать водоросль прямо посреди палубы — сразу наглядно, красиво, как в лучших дамских романах, никаких вопросов, всё тут же понятно, ну, чудно же.

Вместо поцелуев Санджи раздавал Зоро пинки — тот в долгу не оставался, тыкал его своими зубочистками, скрипел челюстями, а потом нажёвывал ему шею в тишине вороньего гнезда, и Санджи, чёрт побери, очень нравилось. Он и сам был не против послюнявить Зоро щёку, запустить ему руки под рубаху и пересчитать все позвонки, пока он там гнулся, как водоросль под настойчивым подводным течением.

Это было фиаско, наверное, но кто б пожаловался, только Нами на них смотрела, как на идиотов.

Луффи, конечно, узнал всё последним — ну, естественно, это же не новости про мясо, — но сделал вид, что всё знал с самого начала.

Хотя вот тут всё было очень сложно с этим капитаном, честное слово.

— Ну, и что? — спросил он строго с носа корабля — Санджи даже на секунду показалось, что его собирались повесить на мачте. — У вас тут всё серьёзно?

Зоро хлебал саке из бутылки, поэтому смачно подавился, Санджи закашлялся табачным дымом и изящно сложился пополам — Усоппу, Нами и Чопперу не хватало чёрных мантий и накрахмаленных париков, чтобы с чистой совестью выносить им двоим приговор.

Можно даже парочку.

Зоро отмер первым — отпираться смысла не было. Посмотрел на Санджи с сомнением, правда; бутылку сжал крепче.

— Ну, вроде как.

Санджи возражать не стал, только покашлял для виду.

Луффи упёр кулаки в бока и строго кивнул сам себе:

— Отлично, — сказал он серьёзно. — Женитесь тогда, что вы как не люди.

Зоро ничего не пил, но снова подавился.

— Ух ты, свадьба! — Чоппер захлопал копытцами, прикинул, сколько бинтов надо убить на свадебное платье.

— Я буду шафером! — Усопп сверкающе улыбнулся, потом повернулся к капитану. — Эй, Луффи, кстати, а кому из них я буду шафером?

Луффи присел на корточки и серьёзно задумался.

Нами смотрела на них, как на врагов — в её взгляде сквозила такая вселенская усталость, что Санджи дважды пожалел о своём тяжёлом жизненном выборе. Зоро радостным тоже не выглядел — взял Санджи за ладонь и ободряюще сжал в лёгком жесте безграничной поддержки, как он умел, тихо и просто, без расшаркиваний.

Так же, как он касался колена коленом под столом, когда они завтракали, как клал горячую руку между лопатками, когда они стояли в темноте у борта на задней палубе, или как прижимался щекой к боку во сне, когда они рогаликом складывались на дне вороньего гнезда звёздными ночами.

Треклятое воронье гнездо.

Санджи хмыкнул и задымил новой сигаретой — Луффи жарко спорил с Усоппом, Чоппер мысленно отпускал белых голубей в небо, Нами прикидывала, где продать их всех по выгодной цене как можно быстрее, Санджи вспоминал, сколько свадебных тортов в своей жизни испёк.

Не то чтобы много — повернул голову, посмотрел на Зоро, на его плотно сжатые губы, твёрдый взгляд, на свою ладонь в его пальцах.

Легко выдохнул и сжал его руку в ответ.

2. Не менее ламповый ЛоЛуффи в сеттинге кофешоп-АУ (потому что у каждого пейринга должен быть кофешоп-АУ), в целом, про заботливого Луффи и про Ло, который заебался. На самом деле, всё тут написано ради Ло, который заебался. Но на самом деле.Если честно, это написано про меня, потому что это я заебалась учить оперативу, но опоздала с этой жалобой на два года

Теперь - хорошо, 995 слов, NC.У Ло курс оперативной хирургии, зачёт по клинической фармакологии и лекции о биоэтике по вторникам после шести вечера — и ему нормально. Ему не мешают ни мешки под глазами, ни сетования Коры-сана вечерами по скайпу, ни жизнерадостный Монки Д. Луффи на шее — три кружки эспрессо на дно желудка, и всё у него хорошо.

Правда.

Вечерами, когда заканчиваются смены и лекции, когда пора открывать учебники и повторять анатомию плечевого сустава, Ло бросает рюкзак на плетёное кресло, сам бросается рядом и вытягивает длинные ноги под круглым кофейным столиком. Складывает руки на груди, задирает нос кверху, где покачиваются лампочки в плетёных шарах, и, наконец, видит Луффи.

Тот стоит у него за спиной, низко склонившись над его хмурым лицом, и складывает руки за спиной — перекатывается с пятки на носок и лучезарно улыбается.

— Привет, — говорит он и смачно целует Ло в переносицу.

Мажет, конечно, и попадает ему в глаз — впрочем, ладно, бывало и хуже.

Когда кто-то спрашивает у Ло, как они познакомились, он отвечает:

— Не спрашивайте.

Луффи шлёпает по кофейне летними сланцами, соломенная шляпа у него за спиной задорно покачивается, а в карманах льняного голубого фартука он таскает блокнот, ручку и кусок утренней булки с маком. Летает между столиками, как электровеник, и Ло не успевает поставить пустую чашку на блюдце, как у него под носом — ещё один горячий терпкий кофе.

Как он любит.

Когда кто-то спрашивает у Ло, как они начали встречаться, он отвечает:

— Ни слова.

Луффи — как оживший труп в секционной. Тугие плетения мышц, жгуты сосудов, струнки нервов, окружности притёртых суставов — ничего не понятно. Скалится всем подряд, лыбится, как ненормальный, разве что не прыгает от льющихся из него эмоций — радости через край, море по колено, грудь колесом.

Ло смотрит, как он скачет с забитым под завязку подносом, и утыкается обратно в учебники — у него курс оперативной хирургии, зачёт по клинической фармакологии, лекции по биоэтике, и Кора-сан в скайпе по вечерам всё пытается хвататься за сердце.

В общем, нормально у него всё.

— Выглядишь усталым, — говорит ему Луффи, когда закрывает кассу.

Он сегодня последний в смене, так что в кофейне их трое — Ло, Луффи и кофейный аппарат. Ло чешет кончиком карандаша переносицу, перелистывает страницу и пожимает плечом.

— Ты дольше выручку считай, и мы отсюда вообще никогда не уйдём, — отзывается он и вздыхает. — А значит, и не выспимся.

Луффи из-за стойки гремит кассой.

— Я быстро считаю, — возражает он и щёлкает стилусом в компьютере. — Это от твоих книжек, лучше закрой их.

Ло смотрит на него с долей здорового скепсиса — фыркает недовольно:

— Это моя будущая работа, вообще-то.

Луффи закатывает глаза и ловко перепрыгивает через стойку — скользит вдоль столешницы на заднице, обтянутой джинсами, сваливается грудой яркого шмотья прямо у Ло под носом и выхватывает карандаш у него из рук.

— Я же не говорю тебе бросить всё к чертям, — он пожимает плечами. — Просто посиди немного без своих книжек, отдохни.

Ло поджимает губы и протягивает ладонь:

— Отдай.

У Луффи на лице — мягкая тень веселья; он отскакивает в сторону и кладёт карандаш за ухо.

Говорит:

— Отдохнёшь хотя бы пять минут — отдам.

— Луффи, — Ло косится на него с оттенком раздражения, выползает из-за стола, тянется к чужому уху пальцами. — Я сказал: отдай.

Луффи не идёт на контакт ни в какую — если что вбил себе в голову, не вытрясешь. Уходит в сторону, прыгает за стойку и скрещивает руки на груди — пальцы у него тоже зажаты крест-накрест.

— Я за стойкой — я в домике, — говорит он смешливо, и Ло не может не улыбнуться ему в ответ.

Впрочем, это не спасает Луффи от расправы — Ло тоже знает, с какой стороны стойки находится крышка.

— Дай сюда, — говорит он и цепляет кончиками пальцев карандаш за чужим ухом.

Луффи подсаживается на нижнюю столешницу, где стоят кружки и высокие стаканы для молочных коктейлей, перехватывает его запястье и тянет к себе — целует вскользь, мягко, трогая губы языком, потом импульсивно облизывается и кладёт ладони Ло на лицо.

Говорит:

— Пять минут отдыха.

Ло тянет между его колен, он прижимается животом к чужому паху, кладёт пальцы на крепкие бёдра — они тугие и гибкие, подрагивающие и отзывчивые. Луффи целует его короткими сериями, воодушевлённо цепляет язык языком, потом прижимается горячим ртом к губам — дёргает молнию у Ло на джинсах, просовывает руку в тесноту между кожей и тканью, сжимает мягкий член у основания.

Ло много и не надо — втереться крепче, забраться языком в открытый рот напротив, толкнуться в горячие пальцы и дёрнуть тугие завязки фартука на бёдрах.

Он говорит:

— Развязывай, давай.

Луффи сжимает в кулаке их обоих, туго давит на головки, гладит большим пальцем нежную кожу и ведёт ладонь медленными, терпкими рывками — такими же терпкими, как кофе, который нравится Ло. Луффи держится за его подрагивающее бедро, скребёт грубую ткань джинсов с тёмными пятнышками узоров и громко дышит сквозь приоткрытые губы. Щёки у него красные, губы — яркие, а глаза — чёрные и влажные прямо по густой, мерцающей радужке.

Ло вбивается ему в кулак, крепко трётся о его твёрдый член и кладёт собственную ладонь поверх пальцев Луффи — туго давит и перехватывает их обоих у основания; Луффи низко стонет ему в рот, и Ло стонет вместе с ним.

Это хорошо — это лучше, чем кофе.

Потом Луффи тяжело дышит ему в плечо и смотрит на перепачканную ладонь.

— Доволен? — спрашивает Ло, поправляя джинсы на бёдрах. — Думаю, пять минут уже прошли.

Луффи громко сглатывает и поднимает на него абсолютно чёрные глаза.

Низко сипит:

— Не уверен.

Затем широким жестом вылизывает испачканные пальцы — Ло быстро проводит аналогию со взбитыми сливками, и ему не смешно. У него курс оперативной хирургии, зачёты, лекции, а на столе — открытые учебники и недописанные конспекты.

А ещё у него Луффи с задорной улыбкой и кофейными чертями в глазах.

Ло тяжело вздыхает, берёт его довольное лицо в ладони и крепко, влажно целует, зарываясь пальцами в растрёпанные волосы, давит язык языком.

Ладно, вот теперь у него точно всё хорошо.

Правда.

3. Про мелких ШанксБагги, потому что я люблю их любовной любовью. Первый раз слегка нон-кон, как мне сказали, поэтому внимательнее, но в целом, они милые чертяки. Таймлайн плаваний Роджера.

Только не сегодня, 996 слов, NC.Когда всё произошло в первый раз, Багги ни черта не понял.

Шанкс зажал его в трюме где-то между бочонками с квашеной капустой и тюками, набитыми овечьей шерстью, перевернул на живот и накрыл рот дрожащей ладонью. Багги сначала брыкался, зарываясь в тюки по самый нос, затем учуял приторный запах масла, которое жгли в лампадках, замер и распахнул глаза так широко, что защипало чувствительные уголки.

Потом он кричал на одной ноте в Шанксову ладонь — тот с трудом двигался и что-то шипел ему в шею, касаясь губами, языком и зубами сразу.

Извинялся, наверное — вид у него всю неделю был до ужаса виноватый, а Багги принципиально с ним не разговаривал.

Потом он, конечно, оттаял — сел рядом на борт, спустил ноги вниз, сунул сложенные ладони между коленями и уставился в огненный закат на горизонте. Красиво было до жути — Шанкс повернулся к нему и запустил пальцы в его рассыпанные по плечам волосы. Багги вообще-то их специально из-под шапки достал, всю эту тёмную голубую копну, но по ладони его хлопнул.

Зашипел:

— Не лезь своими грязными лапами.

Шанкс фыркнул:

— У тебя самого лапы грязные, — и улыбнулся во все зубы.

Багги ощерился на него, и они стали пихать друг друга — потом Багги свалился за борт, и Шанксу пришлось доставать его из воды. Потом они сидели на палубе, мокрые, замёрзшие, кутались в какой-то пустой мешок из-под лука — Шанкс хохотал, Багги стучал зубами и бил его кулаком в бедро.

Нарисовавшийся на палубе Рейли кинул на них скептический взгляд.

Сказал:

— Трюм себе найдите.

Багги было не смешно.

Позже, когда Шанкс уткнул его носом в овечьи тюки, Багги ловко вывернулся и больно пнул его в колено — провалился в набитые мешки, только ноги торчали. Шанкс навис над ним с тем выражением лица, с которым смотрел на морских королей, если те собирались прокусить Оро Джексону борт и облизаться кем-нибудь из команды.

В общем, страшное у него было лицо — но когда дело касалось его задницы, Багги был бесстрашным.

— Не верти меня, как тебе вздумается, придурок.

Шанкс моргнул и широко улыбнулся, скидывая соломенную шляпу за спину — Багги пожалел о своём длинном языке ещё до того, как тот оказался у Шанкса во рту. Трахаться лицом к лицу в узком пространстве между бочками и мешками было, мягко говоря, трудно — и у Шанкса было такое глупое довольное лицо, что щёки у Багги по цвету сравнялись с носом.

Шанкс ему об этом, к слову, и сказал — так что Багги нашёл ещё сто причин, чтобы с ним не разговаривать.

Потом Шанкс, воодушевлённый, зажал его у мачты, сказал, что в море тепло — мол, можно спать прямо под звёздами, где-нибудь на задней палубе между кадками с лекарственными травами. Багги посмотрел на него, как на идиота, взял за руку и потащил за собой — в кладовке с овощами и крупами было темно, душно, тесно и тихо.

Ну, действительно, кто вообще полезет в кладовку с овощами и крупами посреди ночи.

Но Рейли захотелось пшённой каши, а Багги — прогуляться по доске.

Как-то позже, когда они дрейфовали в спокойных водах, а команда бухала где-то между палубой и парусами, Шанкс заглянул к нему в гамак — щёки у него были красными от выпивки, губы влажными, а взгляд привлекательно шалым. Соломенная шляпа висела за спиной, драная рубашка задралась снизу и слегка сползла с плеча, волосы были всклочены и пылали гранатовым цветом.

В каюте никого не было.

Шанкс и рта раскрыть не успел — Багги положил ему ладонь на шею и засунул язык между губ, мягко лизнул, прижал к нёбу, зацепил кончики зубов. Шанкс схватывал быстро — они вдвоём с трудом влезли в один гамак, потом Багги оседалал его бёдра, стирая колени о грубую мешковину, и заскулил ему в плечо, цепляя зубами напряжённую мышцу на шее.

Рейли потом поймал Шанкса на палубе — отправил к доктору, сказал:

— Тебя комары за шею покусали.

Багги с ними дней пять не разговаривал и таскал тюки с овечьей шерстью из одного трюма в другой молча — только пыхтел, как надутый индюк.

И, да, Шанкс ему так и сказал.

Однажды они поссорились — настроение у радужного Шанкса было ни к чёрту, шляпа угрюмо сидела на его рыжей голове, а Багги сидел на первой ступеньке лестницы в трюм, прижав колени к груди, и шипел на него, как поджаренный уж. Шанкс злился так, что кулаки у него сжались сами собой — он, всегда лучезарно скалящийся, схватил Багги за лодыжку и дёрнул вниз. Багги пропахал спиной всю лестницу, вскочил на ноги и приготовился бить рыжие рожи.

Они подрались — потом стирали кровь из-под носов, мельком взглянули друг на друга, и Багги буквально впечатало в него. Он прижал Шанкса к ящикам со звякнувшими бутылками, стащил с него рубашку, зашипел, когда Шанкс вцепился зубами ему в шею, и сел перед ним на колени — Шанкс зажимал себе рот, дрожал и хватал Багги за встрёпанные, спутавшиеся волосы.

Потом бросил его на лопатки, прямо на засыпанные опилками доски, скользнул между бёдер, вложил большой палец между губ и заставил широко раскрыть рот. Целовал, пока воздух не кончился, трахал, пока Багги не отключился — минут двадцать приводил его в чувство, а потом смеялся в красные от укусов ключицы.

Багги лежал, закрывая лицо ладонями, и качал головой, ощущая, как волосы рассыпаются с плеч на доски — лопатки саднило.

— Как же я тебя ненавижу.

Шанкс мягко поцеловал его за ухом, вплёл пальцы в волосы, положил голову на грудь — открыл рот и краем глаза увидел, как Рейли стоит на середине лестницы и держит на плече внушительный бочонок рома. Багги даже не хотел знать, сколько он там стоял и что увидел.

Судя по лицу Рейли — достаточно.

Он невозмутимо спустился в трюм, поставил перед ними бочонок и отряхнул с плеч несуществующую пыль. Потом оправил воротничок и указал в дальний угол.

Сказал:

— Поставите перед бочонками с капустой и овечьими тюками.

Потом ушёл.

Шанкс лежал какое-то время неподвижно, потом зарылся носом ему в волосы и расхохотался — громко, задорно, искренне. Багги молча положил ладонь ему на спину, погладил выпирающие лопатки и закрыл глаза.

Когда-нибудь у них всё получится, конечно, — но только не сегодня.

4. О! Это было лето, когда я открыла для себя НамиВиви. Вообще-то до этого я шипперила ЛуНа, но мой бромансный партнёр сказала мне, чтобы я шипперила ЛоЛу, а потом я вообще самостоятельно ножками ушла в КатаЛу, так что НамиВиви вдруг оказались для меня очень горячими дамами! Мне даже немного стыдно, что я не видела их раньше. Собственно, модернАУ, потому что почему? Потому что Виви в форме ФБР должна быть очень даже, а Нами - Нами всегда даже очень

Поймай меня, 874 слова, NC, юст.Нефертари Виви выглядит слишком молодо для агента ФБР — большие глаза, пухлые губы, высокий, звонкий голос, волна голубых волос и костюм самого маленького размера. У Нефертари Виви длинный послужной список, целая династия правительственных агентов в родословной и врождённая несгибаемая упёртость.

Нефертари Виви ловит её по всему свету — из США в Европу, оттуда — на Дальний Восток, затем — в Россию и перелётом в Центральную Африку. Южная Америка, Австралия, Исландия — Нами меняет паспорта, как перчатки, и бежит не потому, что ей страшно, а потому, что ей весело.

Она улыбается.

Нефертари Виви бросает перед ней внушительную папку с её личным делом — денежные махинации, крупные финансовые аферы, ограбления государственных банков и кража легендарных драгоценностей. Нами не какой-то рядовой вор-домушник, она — специалист с мировым именем.

Кошка-воровка.

Нефертари Виви пролистывает страницы её личного дела и спрашивает:

— У тебя есть фамилия, кошка-воровка?

Нами пожимает обнажённым плечом и улыбается накрашенными губами — прикидывает, выбраться из наручников в допросной сейчас или чуть позже.

— Время от времени, — говорит она просто и звенит кольцами наручников на собственных запястьях.

Нефертари Виви смотрит на неё, и Нами видит, как она садится перед ней на колени — прямо в этих обтягивающих брюках с иголочки — и задирает её тугую юбку сразу к паху. У неё ловкие, требовательные движения, и Нами разводит бёдра, упираясь каблуками в бетонный пол — руки её остаются скованы, и она стонет, когда Нефертари Виви трогает её между ног горячим языком, прямо сквозь влажное бельё.

Наручники царапают запястья, бёдра мелко подрагивают, и Нами так хорошо, что она вязко стонет на всю допросную.

Вместо этого она улыбается.

Нефертари Виви складывает ладони поверх её личного дела — вслух подсчитывает статьи, денежные суммы и года в тюрьме общего режима, которые ей придётся отдать государству, если она не пойдёт на сотрудничество. Нами не пойдёт, конечно, потому что уже вечером она будет пить коктейли где-нибудь на тёплых пляжах Бали в новом купальнике от кутюрье и ярко-жёлтых мюли.

Они это уже проходили.

— Скажи имена сообщников, и я выбью тебе пару лет, — говорит Нефертари Виви, и Нами коротко, насколько позволяет цепь, разводит руками.

Она повторяет раз за разом, из года в год:

— У меня их нет.

Пока Нефертари Виви знакомит её с законодательством, Нами представляет, как кидает её поверх стола в допросной — укладывает лопатками на столешницу, нависает сверху, касаясь ладонями полной груди, мнёт кожу сквозь ткань рубашки и чашки бюстгальтера. Представляет, как целует её аккуратный, пухлый рот, как вбивается пальцами внутрь, где обжигающе горячо и головокружительно влажно, как трогает языком ключицы между маленькими расстёгнутыми пуговицами.

Вместо этого она смаргивает и поднимает взгляд на Нефертари Виви — та хмурится и говорит:

— Если ты не будешь сотрудничать, я оставлю тебя здесь думать над своим поведением.

Нами изящно фыркает.

— Пожалуйста, — говорит она. — Мой самолёт как раз улетает без пяти восемь.

Нефертари Виви закатывает глаза, когда смотрит на глубокое декольте короткого платья, и Нами чувствует, как её хватают за бёдра, сажают на какой-нибудь захламлённый стол в архивах департамента ФБР и трахают всей ладонью. Нами стонет Нефертари Виви в плечо, цепляется за волну голубых волос, сжимает набухшую грудь в каменных пальцах и сводит бёдра, чтобы кончить как можно быстрее и как можно ярче.

Вместо этого Нами закидывает ногу на ногу — Нефертари Виви складывает кончики пальцев вместе.

— Как ты провернула ограбление в Вене? — спрашивает она с хорошо замаскированным любопытством — ей интересно, и это видно.

Нами это подкупает.

— Ловкость рук, — говорит она с улыбкой и дёргает наручниками на запястьях.

Пока Нефертари Виви выдвигает собственные предположения, Нами видит, как ставит её на колени, разводит ей подрагивающие бёдра и связывает руки за спиной, так, чтобы она лежала где-нибудь поверх шёлковых простыней одной только красной от стыда щекой. Нами вбивается в неё голубым силиконовым страпоном, крепко сжимает её ягодицы в пальцах, оставляя следы ногтей, и стонет вместе с ней на одной приглушённой, чувственной ноте.

Вместо этого Нами складывает ладони на колене — насколько позволяет короткая цепь на кольцах наручников.

Это продолжается не первый год — Нефертари Виви бегает за ней по всему миру, околачивая пороги начальства в ожидании долгих, нудных подписей и разрешений, а Нами пьёт дорогое вино где-нибудь в Париже и ждёт её за чашкой лукового супа. Грабит банки, крадёт драгоценности, уносит картины из охраняемых галерей и ждёт, когда в новостях появится волна голубых волос и пухлые ненакрашенные губы.

Нефертари Виви красит ресницы, но никогда — губы. Этими губами она могла бы целовать Нами в гамаке на островах в Тихом океане, трахать её где-нибудь в глухих горных хребтах Перу и петь ей колыбельные среди бескрайних белых пустынь Исландии — одними этими губами без единого следа помады.

Нами знает, какой косметикой она пользуется, насколько высок её каблук и какой кофе она пьёт по утрам — знает, во сколько отправляется её самолёт на Бали, где Нами уже сегодня собирается пить коктейли в новом купальнике от кутюрье и ярко-жёлтых мюли.

Они играют в эти игры не первый год — это лучше успешной аферы, это лучше денег, это лучше секса и первого глотка вина после засухи.

Нефертари Виви смотрит на неё и хмурится.

— Что смешного, кошка-воровка? — спрашивает она.

Нами поднимает на неё сияющие глаза.

— Ничего, агент Нефертари, — говорит она. — Абсолютно ничего.

Пока Нефертари Виви сверлит её недоверчивым взглядом, Нами трахает её и отдаётся ей столько раз, что сбивается со счёта — ладонь в ладони, глаза в глаза, рыжие пряди путаются в голубых волнах. Агент Нефертари Виви сидит напротив неё, листает её личное дело и пытается понять, в какой момент кольца наручников оказываются расстёгнутыми.

Нами улыбается.

Пусть это будет пост ламповых фанфичков. Потому что всё, что осталось - это лютый пиздец, который я люблю нежной любовью.

Если вдруг оно всё же попадёт в обзоры.<a href="http://allbloo.diary.ru/p217246314.htm" target=_blank>Вспоминает</a> летнюю ФБ и выкладывает с неё работы [L]All Blue[/L]