О!
Я решила немного отдохнуть от воспоминаний про ФБ (на самом деле я просто не определилась, выложить мне сначала цикл, или сначала макси, хмм), и принести плюшку, которую написала после экзамена по акушерству летом. Акушерство идёт в экзамен вместе с гинекологией, и вообще-то, я должна быть более заинтересована в гинекологии (что логично, мне с этими органами всю жизнь жить, хах), но я не смогла, честно - вообще не вывожу в гинекологию, это просто выше моих сил. Зато акушерство - одно удовольствие, все эти размеры таза, как этот ребёнок проползает себе дорогу в большой мир бактерий и ультрафиолетового излучения. В общем, акушерство понравилось мне больше - ординатурить в эту область я, конечно, не пойду, просто по сравнению с гинекологией оно показалось мне более, не знаю, логичным, что ли.
По итогу, пока я учила биомеханизм родов, эмболию околоплодными и прочие грудные вскармливания, мой глаз смотрел в сторону омегаверса - я скептически относилась к этой вещи ещё на заре её появления, когда интернеты жужжали "о боже, какой ужас, никогда не читайте это дело, это такой страх" (с чем я, частично, согласна, канешн, - быть может, когда-нибудь я накатаю целую простыню о том, почему омегаверс - это очень скользкое, противоречивое и стереотипное болото), но иногда меня тянет почитать что-нибудь такое. На самом деле я просто слишком сильно верю в людей и надеюсь, что вот сейчас мне попадётся что-нибудь реально крутое, но каждый раз мои надежды оказываются безжалостно растоптаны - или, может, я просто слишком привередлива и не там ищу, кто знает (:
В любом случае, акушерство было сдано, пришедшийся мне по душе омегаверс не найден, и я решила, что возьму быка за рога
So.
Это
ЗоСаны, потому что на тот момент я смотрела Ван Пис и никто не мог меня остановить
Ладно, никто и не пытался, потому что никто не знал, пока я не принесла этого текстового ребёнка в мир
бактерий и ультрафиолетового излучения.
В общем-то, ОМЕГАВЕРС, мпрег как нечто, что я не понимаю, но иногда читаю, и даже ПИШУ, Чоппер - лучший акушер в вашей жизни, и мугивары, которые всегда рядом и поддержат. Ах, да, модернАУ, вообще-то, потому что Зоро и кобура - это мои личные кинки. И немного повседневного флаффа, потому что я достаточно сентиментальна.
Ещё о детях, как-то нормально слов, PG.Санджи вертит в руках пачку сигарет, достаёт одну, кладёт обратно, открывает крышку, мнёт, теребит разодранные края – Зоро смотрит за его нервными движениями и хмурится. Когда Санджи поднимает глаза, взгляд у него такой, будто он спрашивает, зачем это они здесь сегодня собрались.
- Ты хотел поговорить, - напоминает Зоро и скрещивает руки на груди.
Санджи кивает и щелкает пальцами.
- Точно, - говорит он напряженно и снова опускает глаза. – Поговорить.
Выдыхает, отворачивается, смотрит, как заходящее солнце выкрашивает в бронзовую рыжину соседние дома и верхушки елей в парке под окнами. Зоро почти уверен, что он там ничего не видит, пялится, чтобы больше некуда было смотреть.
На него, например.
Зоро поводит плечами – кобура давит в кожу, хочется уже содрать все ремни и стащить рубашку через голову, сунуть голову под холодный душ, но чёртов кок молчит и нервно вертит непочатую пачку сигарет в пальцах.
- О чём ты хотел поговорить? – спрашивает Зоро и скрипит зубами.
По долгу службы он ведёт допросы так хорошо, что к нему на мастер-классы год за годом сразу же отправляют вчерашних студентов – чтобы посмотрели на профессионала в деле и запомнили на всю жизнь. Зоро умеет говорить тихо и низко, умеет громко кричать, так, что закладывает уши, умеет угрожать, выбивать зубы, наматывать грязные патлы на кулак и загонять гвозди под ногти – нет, серьёзно, он умеет вести допрос так, чтобы он дал результаты.
Не дома.
Только не здесь.
Санджи хмыкает, вытаскивает сигарету, зажимает между пальцами.
- Хм, - говорит он и прикусывает фильтр клыками. – О детях.
Зоро не тот человек, который будет забегать вперёд и рисовать картины, не имея исходных набросков, но, признаться, и он успел накидать пару вариантов, когда вернулся домой и хлопнулся лбом о предложение «поговорить здесь и сейчас» – вариабельностью от «нам нужен новый холодильник с гигантской морозильной камерой» до «нам нужно расстаться».
Детей не было ни в одном из вариантов.
Санджи хлопает себя по груди в поисках зажигалки – вечно теряет её то тут, то там, и Зоро вытаскивает одну, простенькую, кислотно-жёлтую из кармана брюк, протягивает, но кок не выдирает находку из его пальцев, только выплёвывает сигарету и ругается сквозь сцепленные зубы.
Зоро так и продолжает сжимать зажигалку – смотрит сначала на прикушенную сигарету, потом – на плотно сжатые губы Санджи, думает о разговорах здесь и сейчас.
Ещё о детях.
Складывает два и два.
- Ты?.. – начинает он, но Санджи хлопает ладонью по столу, и Зоро замолкает.
Они сидят в тишине – слышно, как колышутся занавески, как дети под окном играют в мяч, как сигналят машины в пробках по ту сторону парка.
- Давно ты знаешь? – спрашивает Зоро и ставит зажигалку между ними – она кажется яркой кислотной каплей посреди тёмного, отполированного дерева.
Санджи поднимает голову и устало трёт переносицу пальцами.
- С утра.
Зоро медленно кивает в такт его словам.
- Думал, написать тебе сообщение, - продолжает Санджи, разминает пальцы так, что хрустят костяшки, и Зоро морщится от этих звуков. – Но решил, что сказать в лицо будет правильнее.
Молчат.
Зоро стучит пальцем по столешнице – зажигалка падает с громким, почти оглушительным стуком.
- Ты уверен? – спрашивает он и осекается.
Санджи смотрит на него, стиснув зубы, на лице у него очень яркое желание – закатать Зоро в капустный лист и запечь в чугунной утятнице.
- Да, - сплёвывает он, складывает руки на груди, замыкается. – Решил не кидаться в тебя тестами.
Зоро тянется к нему через стол, трогает пальцами за острый локоть, и Санджи весь разом расслабляется – его плечи опускаются, он горбит спину, столешница давит ему под рёбра, когда он тянется в ответ, оставляет ладонь рядом с нетронутой зажигалкой.
Зоро трогает его волосы, лёгкие и светлые, как пух, перебирает в пальцах.
Спрашивает.
- Что ты ещё решил?
Санджи смотрит на него – у него тяжёлый и нерешительный взгляд, внутри зрачка так много всего, что сложно отцепить эмоции друг от друга.
Страх.
Неуверенность.
Дискомфорт.
Что-то ещё.
- Я хочу узнать, что решишь ты.
Зоро тридцать шесть, он работает в полиции, коротает свободное время за неподъёмными штангами и играючи управляется с тремя катанами – ещё в двадцать семь он узнает, что в омеги ему достаётся кок, способный приготовить паназиатский ужин на тридцать персон и вломить в челюсть с ноги с одинаковой очаровательной и настораживающей беспечностью.
Зоро всегда решает проблемы быстро – что тогда, что сейчас.
Он берёт Санджи за ладонь, сжимает в пальцах крепко и бережно, потому что кок до ритуальной свирепости дорожит своими руками – и Зоро тоже дорожит ими, больше собственной шкуры, кто бы мог подумать.
- Всё, что решишь ты, - говорит Зоро и прижимается ртом к белым от напряжения костяшкам.
Санджи сжимает его ладонь обеими руками, прижимается щекой к чужой щеке, и они сидят так, не двигаясь, в тишине – слышно, как колышутся занавески, как дети под окном прощаются, разбегаясь по домам, как сигналят машины в попытках обогнать друг друга по ту сторону парка.
***
Кок донельзя смешной в этой больничной рубашке – она белая в мелкий синий цветочек, очень подходит к его осоловелым глазам, – смешной, когда сидит в этом раскладном больничном кресле, смешной, когда сжимает в белых пальцах подлокотники, но Зоро не смешно.
Санджи в рубашке, кресле, и у него белые от напряжения пальцы – Зоро знает, что они холодные и мелко-мелко подрагивают, когда Санджи делает движение ладонью, будто пытается сжать осточертевшую сигарету, которой не держал в руках девять месяцев.
И Зоро не смешно.
- Ты чего в кресле? – спрашивает он и присаживается на корточки.
У него на груди – наспех застегнутая кобура, оружие вычерчивается на фоне белой рубашки темным пятном, и персонал больницы оглядывается на него с подозрением. Зоро летел сюда, как проклятый, у него взмокшие волосы, чешется шея, и ужасно подрагивают ладони, но в больничной рубашке в мелкий синий – смешной – цветочек даже не он.
Санджи смотрит на него с неприязнью – оглядывает сверху вниз с этого своего кресла.
- Притащился всё-таки, - говорит он с длинным выдохом и морщится, весь разом замирая – затем скалится и поддувает светлую челку. – Чоппер настоял, сказал, что сломает мне ноги, если я не сяду в кресло.
Зоро смотрит на него с сомнением, выискивая глазами Чоппера – тот переговаривается с медсестрой родильного отделения, сверяет записи, внимательно слушает и, нахмурившись, постоянно кивает. Ему всего двадцать четыре, он только-только из-за парты, молод, рьян в собственных убеждениях и готов костьми лечь за друзей – Зоро хмыкает, когда ловит его взгляд, и они мило машут друг другу руками, скалятся во все выросшие зубы.
- Если бы у Чоппера не хватило смелости сломать тебе ноги, это сделал бы я, - говорит Зоро серьёзно и кладёт ладонь Санджи на колено, кончиками пальцев забираясь под край больничной рубашки.
Колено у кока острое и предательски подрагивает – Санджи настойчиво делает вид, что всё в порядке, вот он в кресле, в больничной рубашке, и ему вполне нормально посреди родильного отделения.
- Вот это забота, - хмыкает он и скидывает чужую ладонь, морщится, склоняясь к коленям. – Ты вообще, оказывается, до тошноты заботливый.
В последний месяц Санджи торчал у Чоппера больше положенного – Зоро выучил перечень исследований, входящих в обязательный скрининг, навязался поглядеть на последнее УЗИ и даже получил расширенную консультацию поочередно от Чоппера, Нами и Робин. Где-то на седьмом месяце Чоппер начал ворчать об угрозе преждевременных родов и, Господь Вездесущий на небесах, Зоро знал, что это, поэтому вдвоём они уложили Санджи в отделение патологии беременности – кок был под наблюдением, Чопперу было спокойно, Зоро – подавно, Луффи никогда в роддоме не был, поэтому верещал от радости, за что его выставили на улицу.
- Я же буду крёстным, правда? – орал он с улицы, и Санджи только устало тёр переносицу.
Улыбался.
Любимым занятием Санджи в это время было кинуть Зоро сообщение с содержанием вроде: «Пошёл рожать», или «Схватки начались», или «Господи, это так больно, умираю», и Зоро срывался с допросов, с погонь, с планёрок, с тренировок – вообще со всего, – летел в роддом, и, запыхавшийся, получал поцелуй быстрого реагирования. Санджи хохотал, как припадочный, вместе с ним хохотал весь персонал, Чоппер тактично кашлял в кулак, маскируя смех, – Зоро только прижимался лбом к чужому бедру.
- Я выбираю имя, - говорил он, надувшись.
Санджи трепал его волосы и не спорил.
На тридцать седьмую неделю Чоппер объявил, что опасность миновала, и Санджи быстро ретировался домой – приготовил шикарный ужин на всю компанию и даже не выдохся, так был рад свалить из больницы. Зоро ощущал себя растоптанным после обязательных тренировок у Михока, трёх часов в тире и ещё двух в тренажёрном зале, но нарезал морковку для карри так, будто от этого зависела его жизнь – Санджи что-то насвистывал себе под нос и неосознанно опускал ладонь на некрупный, упругий живот.
Зоро скалился и резал кожу от невнимательности, за что кок выдавал ему подзатыльники и клеил детские пластыри со зверюшками.
Как-то раз они валялись в спальне – Санджи листал один из своих кулинарных журналов, полусидя развалившись на подушках, Зоро лежал возле его бедра, держал ладонь на его животе и просматривал новости в планшете. Время от времени в пальцы ему настойчиво упиралась круглая пятка – Зоро хмыкал и тыкал маленькую стопу в ответ, Санджи только цокал языком и переворачивал глянцевые страницы.
Всё было, как обычно – потом Зоро в ладонь ударился целый океан.
Санджи звучно вздохнул и рывком выпрямил спину – Зоро вскочил, как ошпаренный, ошалело прижимая ладонь к сократившемуся животу.
- Что это? – спросил он сипло, хватая Санджи за руку.
Тот согнулся пополам и болезненно схватился за живот.
- Схватки, - отозвался он тихо и сморщился, когда под ладонями снова сократилось.
Зоро без лишних слов вызвонил Чоппера – отвёз к нему Санджи, метнулся к Михоку на поклон, припугнул молодежь и прискакал обратно, распугивая персонал натянутой на спине кобурой.
Санджи не выглядит болезненным – впрочем, и счастливым его тоже трудно назвать. Сидит в кресле, прижимает ладонь к животу, и Зоро знает, что там толкается в его пальцы.
- Ты придумал имена? – спрашивает Санджи сипло, так, будто прокурил остатки голоса, и Зоро сглатывает – горло сухое, как пергамент, – и кивает.
Так и сидит на корточках посреди родильного отделения, вместе с коком в дурацкой рубашке, дышит глубоко и медленно, держит его за бледные, подрагивающие руки.
Чоппер кладёт чуткие ладони на спинку кресла.
- Пора, - говорит он и совершенно серьёзно кивает.
Зоро кажется, что у него сейчас выпрыгнет сердце, смотрит на Санджи – тот глядит на него широкими от страха глазами и насмешливо скалится.
- Ну что, водоросль, пойдешь со мной или трусишь?
Его голос дрожит, и Зоро чувствует это через тремор в его руках.
- Пойду, - говорит он и поднимает глаза на Чоппера. – Конечно, пойду.
Страх в глазах Санджи осоловело моргает и прячется за тяжелыми веками.
Зоро кажется, что в родильном зале непозволительно прохладно – но Чоппер утверждает, что это оптимальная температура, сверяет показатели термометров, и Зоро не берётся с ним спорить. Он сидит рядом с Санджи, говорит с ним, рассказывает, как они играючи умяли крутого наркобарона с южного побережья, как грохнулись на целый склад с экстази, как подорвали машину с килограммами героина, и вообще всё, что приходит ему в голову, и Санджи смеется, говорит, что удивлён его ориентировочным способностям, сжимает зубы в момент особенно болезненных схваток.
Санджи говорит – если я умру от боли, передай мою кулинарную книгу, водоросль, нашему ребёнку, и у Зоро весь мир переворачивается от того, как он говорит «нашему».
Спустя шесть часов первого периода, когда Зоро продолжает хлестать кофе и отбивать звонки от коллег и скачущего на нервах Луффи, Санджи говорит, что любит его, дурацкую водоросль, всех своих друзей, проклятого старика и его осточертевший ресторан, и что это Зоро виноват в его чёртовых муках и вообще во всех бедах человечества.
- Да, это я, - говорит Зоро хрипло, целует его в напряжённое плечо и гладит по упругому животу. – Это я во всем виноват, беру всю ответственность на себя.
Чоппер говорит, что раскрытие недостаточное.
Спустя ещё три часа на первом этаже роддома Зоро кидает в автомат на три монеты больше, и не сразу понимает, что не так – потом он поднимается на второй этаж, отпивает кислый кофе из пластикового стаканчика и слышит крик.
Он такой громкий, что закладывает уши, такой пронзительный, высокий, неестественный – Зоро срывается с места и приходит в себя только, когда хватает Санджи за руку. Тот ломается на этой жесткой больничной кровати, его ноги раздвинуты, рубашка между ними натянута до эфемерного хруста, и он сжимает руку Зоро с такой силой, будто пытается сломать каждую фалангу, каждое ненадежное сочленение.
- Вижу головку! – радостно говорит Чоппер и успокаивающе поглаживает Санджи по напряжённому колену. – Зоро, хочешь посмотреть?
Зоро смотрит на его раскрасневшееся лицо и стискивает ладонь Санджи, мотает головой – кок кричит так, будто его режут, прямо сейчас, как минимум циркулярной пилой, и у Зоро подрагивают колени от его высокого, хриплого крика.
Санджи никогда так не кричал – никогда.
- Ещё немного, - голос у Чоппера радостный, подрагивает от напряжения. – Давай, ещё немного, Санджи!
Санджи сжимает руку Зоро до искр перед глазами, раз за разом срывается на крик, напрягается всем телом так, будто пытается выломаться из суставов – потом рывком хватает чужие волосы в кулак, прижимается лбом ко лбу Зоро, и тот мимолётно целует сухие, бескровные губы.
У Зоро сердце колотится так, будто пытается продраться сквозь рёбра.
- Всё хорошо, - говорит он, целует влажное, бледное лицо, стискивает руку. – Всё хорошо, ещё немного, поварёшка.
Когда Санджи откидывается на приподнятое изголовье, в зале слышно тонкий, пронзительный детский крик.
- Зажимы! – кричит Чоппер.
Зоро понимает, что не дышит – он всё ещё держит кока за руку, смотрит на его расслабленные колени, на ткань натянутой рубашки, видит быстрые, скорые движения Чоппера и оборачивается к Санджи. У того красное лицо, прикрытые веки и хриплое, поверхностное дыхание – он отмирает, подёргиваясь, сначала одним плечом, потом другим, приподнимается на локтях.
Смотрит сначала поверх собственных колен – потом на Зоро.
У него в зрачках – всепоглощающий, чёрный, как чернила, страх.
Зоро не выдерживает – тянется вперёд, хватает Санджи за плечо, целует так, будто больше никогда не сможет.
- Ты справился, - говорит он и скалится.
Санджи дышит ему в рот, набирает полную грудную клетку воздуха и выдыхает.
- Вы же решили не узнавать, да? – спрашивает Чоппер, и они оба оборачиваются к нему. – Это девочка!
Над дверью висят часы, и они отсчитывают время с отвратительным, мерным звуком – у Зоро пересыхает в горле, когда Санджи тянет трясущиеся руки к Чопперу.
- Дай мне её, - просит он тихо, губы его подрагивают, и Зоро гладит его по рёбрам.
Чоппер улыбается, когда отдаёт ему в руки маленький, беспокойный свёрток – Санджи прижимает девочку к груди, гладит большим пальцем её красные щёки, осторожно проводит кончиком ногтя по маленькому носу, прижимается губами ко лбу.
Зоро стоит над ними, смотрит в это сморщенное, маленькое лицо, ни на что непохожее, держит ладонь у кока на плече, и тот поднимает на него усталые, покрасневшие глаза.
- Эй, водоросль, - говорит он тихо и слабо улыбается. – Ты дрожишь.
Зоро протягивает руку и кладёт ладонь на тёплый, сопящий свёрток.
- Конечно, - говорит он сипло, почти шёпотом. – Конечно, я дрожу.
Санджи посмеивается, осторожно прижимается губами к маленькой, красной переносице, потом поднимает голову, и Зоро утыкается носом в его бледную, впалую щёку.
- Это, чёрт возьми, девочка, Зоро, - говорит он тихо и всем телом тянется под чужую, обхватывающую за плечи, руку. – Ты, - начинает он, но его голос предательски срывается, так что ему приходится пропустить поцелуй и собраться с силами. – Ты придумал ей имя?
Зоро смотрит на Чоппера – тот улыбается, шире Луффи, уже скачущего под окнами с погремушками. С ним, наверняка, притащились и все остальные – Зоро слышит голос Френки, завывания Усоппа и тонкую игру скрипки Брука, слышит, как вместе с Луффи кричит Нами, как смеётся в маленький кулак Робин.
Зоро обнимает кока одной рукой, другую держит на сопящем свёртке.
Скалится широко и радостно.
- Куина.
Санджи поднимает на него взгляд и скалится в ответ – его зрачки спокойны и темны.
- Ты не так уж и безнадёжен, водоросль, - говорит он и жмурится, когда Зоро целует его в переносицу.
Они замечают, что Куина морщит нос, как Санджи.
И хмурит брови, как Зоро.Если оно вдруг попадёт в
обзоры.