В общем, надо быть относительно ответственной девочкой перестать прокрастинировать и попить витаминов и принести в это уютное гнездо текстов с ФБ, пожалуй.

О-хо-хо.

Я честно хотела начать с драбблов (с них же всё и начинается вообще-то), но мне стало так лень их оформлять, что я решила принести сначала мини. И не драббл, и не миди, и количеством меньше, и словами. Всё, что угодно, лишь бы не работать, как меня ещё с генцентра не попёрли за мою производительность С другой стороны: я тут подумала, а не откат ли это. Полтора месяца я сдавала сессию и госы со всем остальным, ещё полтора месяца поступала. Параллельно я писала столько текста, что можно удавиться от масштабов, а теперь сижу у разбитого корыта и такая: и чего, что дальше-то делать Ру говорит, что надо писать следующий макси, чувствую, что начинаю к ней прислушиваться

Но пока — мини, и чёрт возьми, они гетные. Не то чтобы я как-то не любила гет, просто я пишу по нему охренеть как мало, а тут мне прям захотелось гета, и я такая: кибахина, пожалуй На самом деле, я ещё думала над НеджиТен, но я очень плохо чувствую Неджи, и писать про него мне как-то не хочется. К слову, кибахину я люблю нежной любовью, несмотря на то, что периодически отправляю Кибу в сношения с Канкуро, потому что а почему бы и нет. В целом для меня кибахина — это уют, тепло и нежности, хотя у меня была идея написать с ними нехуевый такой фемдом, и я даже жалею, что так и не собралась Впрочем, еблю с ними я всё равно написала

Кстати, о ебле
В общем, тут у нас постканон, авторские хэдканоны, ER, очень ламповый Киба, привычно стеснительная Хината, фокус на оральном сексе и нет, никто на самом деле не умер, ну разве что от любви

Время умирать счастливым, 1300 слов, NC Киба положил ладонь на острое колено, и Хината вздрогнула — так, будто он сделал ей больно. Конечно, больно он ей не сделал — если бы сделал, не простил бы сам себя и уже валялся бы где-нибудь у порога, зализывая ушибы, нанесённые мягкой ладонью. Руки у Хинаты действительно были мягкими, но техники — нет, и он об этом прекрасно знал.

— Тебя что-то тревожит? — спросил Киба осторожно и прикусил язык.

Часы показывали полночь, мать с Ханой были на охоте, Хината запрыгнула к нему в комнату через окно и теперь, обнажённая, лежала на его кровати с дурацким постельным бельём в узоре из смешных серых волков, а он сидел между её разведённых ног и спрашивал, тревожит ли её что-нибудь.

Ну не дурак ли?

Хината, впрочем, робко улыбнулась ему.

— Н-нет, — сказала она с запинкой и покраснела. — Нет, всё в порядке.

Киба встревоженно нахмурился — они встречались не так давно, но это не был их первый раз. Даже не второй и не третий, но Хината всё равно оставалась скованной, и Кибе каждый раз казалось, что стоит ему её тронуть, и она разобьётся как чайный фарфор. Она всегда была застенчивой — что, правда, не мешало ей влезать Кибе в окна, когда в его доме не было никого, кроме него самого.

Киба медленно выдохнул — погладил острую коленку кончиками пальцев, мягко коснулся губами. У него были девушки до Хинаты, и они всегда жаловались, что Киба слишком темпераментный, как зверь — набрасывался, вжимал в постель, напирал. С Хинатой же он чувствовал себя пушистым щенком.

— Ты стесняешься? — спросил он осторожно, прижимаясь щекой к чужому колену. — Или боишься меня?

Хината подняла на него загнанный взгляд — она лежала на подушках, вытянувшись как напряжённая струна, и её подрагивающие ладони лежали на её белом животе. Она прерывисто дышала сквозь приоткрытые губы, и её ресницы мелко трепетали, отбрасывая на красные щёки длинные тени. Она была такой красивой, что у Кибы перехватывало дыхание.

А ещё ей было некомфортно — это было видно по напряжённым плечам и каменным бёдрам, которые Киба осторожно огладил мозолистыми ладонями. Хината тем не менее покачала головой — ворох её волос смялся на подушках, пальцы нервно сжались на животе.

— Я тебя не боюсь, — сказала она тихо.

Киба потёрся носом о её голень.

— Ты напряжена, — возразил он.

Хината глубоко вдохнула и прикрыла светлые глаза.

— Я немного... волнуюсь, — призналась она.

Киба лизнул Хинату в колено — его юркий язык заставил её ощутимо вздрогнуть. Хината всегда излишне волновалась — переживала, будет ли ему удобно, боялась, что не сможет сделать ему хорошо, тревожилась, что будет выглядеть смешно или глупо, и совершенно забывала о себе. Если можно было бы любить её больше, чем Киба уже любил, — он бы это сделал.

Киба навис над ней одним гибким движением — Хината вздрогнула, поймала его рёбра ладонями и подняла на него испуганный взгляд. Он коснулся губами её лба и переносицы, поцеловал в алеющие скулы, зарылся носом в волосы. Колени Хинаты сжали его в головокружительную ловушку — она охнула, когда ощутила, как тяжёлый член Кибы упирается ей в живот. Помедлила и осторожно развела колени, но Киба вцепился ей в бедро и судорожно задышал в шею.

— Подожди, — просипел он и поднялся на вытянутой руке.

На лице Хинаты застыли испуг и замешательство.

— Что-то не так? — спросила она тихо, смотря из-под ресниц.

Ей было откровенно неловко. Кибе казалось, будто он принуждает её к чему-то — к чему-то грязному и отвратительному, — и ему становилось тошно. Они встречались, официально, вся Коноха знала об этом, знал даже её отец, они уже спали, и то был лучший секс в жизни Кибы, но мерзкое ощущение — какого-то насильственного принуждения — безжалостно било его по затылку.

На самом деле он просто хотел, чтобы Хинате было хорошо.

— Только не волнуйся, ладно? — попросил Киба и быстро поцеловал её в губы. — Я всего лишь хочу сделать тебе приятно.

Плечи Хинаты закаменели, и она неуверенно нахмурилась. Затем судорожно выдохнула и медленно кивнула, расслабляясь, — откинулась на подушки, выпустила Кибу из ловушки собственных ног, мягко огладила ладонями его плечи. Киба улыбнулся ей — ярко и весело, и она неловко улыбнулась ему в ответ. Она ему доверяла.

Киба поцеловал её в шею — осторожно намотал прядь волос на палец, коснулся губами тяжело вздымающейся груди и аккуратно прикусил острый сосок, стараясь не задеть чувствительную кожу клыками. Хината под его ртом неловко дёрнулась, перебрала коленками, и Киба, ласково огладив её живот ладонью, опустил руку между её ног. Она была горячей и мокрой — инстинктивно Кибе хотелось наброситься на неё, подмять под себя и вцепиться зубами ей в шею, но, чёрт возьми, он не был животным, а Хината не была его жертвой. Она вообще могла закатать его в угол до второго пришествия одной левой, но не стала бы этого делать, потому что любила его.

Киба её тоже любил — до черноты перед глазами.

Он резво спустился между её ног — Хината чуть приподнялась на локтях, пытаясь понять, что он хочет сделать. Между её бровей залегла мягкая складка: Киба звонко чмокнул её в бедро, затем широко улыбнулся ей, а после — поцеловал её там, внизу. На вкус она была терпкой и вязкой — напомнила Кибе патоку, и в голове у него лихорадочно закрутилось. Он мягко лизнул её кончиком языка, прижался губами, и Хината ощутимо вздрогнула. Её пальцы зарылись Кибе в волосы, бёдра дёрнулись, и она удивлённо охнула — этот короткий гортанный звук прошил Кибу вдоль позвоночника и тугим узлом свернулся внизу живота.

Он осмелел — крепко прижался языком, надавливая на клитор, и туго вобрал его в горячий рот губами. Хината задрожала, её бёдра сжали Кибе голову, а пальцы с силой дёрнули за волосы — она задышала глубоко и часто, и Киба понял, что всё делает правильно. Язык у него был гладкий и юркий — Киба быстро лизал и крепко целовал, толкался внутрь и дурел, когда Хината охала, низко стонала или даже удивлённо вскрикивала. Он не мог сказать, что это было легко, — у него онемели плечи и челюсть, бёдра Хинаты грозились сломать ему череп, а дышать время от времени было нечем.

И он всё равно мог умереть счастливым.

В какой-то момент Хинату выгнуло — она зажала плечо Кибы под коленом, вцепилась в подушку у себя над головой и протяжно застонала, толкаясь рту Кибы навстречу. Он довольно улыбнулся — лизнул её снова и снова, пока она вздрагивала на его языке, и остановился, когда Хината опала, дыша тяжело и прерывисто.

— Киба, — позвала она дрожащим голосом.

Кибу повело — он крепко поцеловал её в последний раз, языком ощущая, как она дрожит, и потёрся носом о её бедро. Втянул нежную кожу в рот, лизнул тугие связки в паху, прижался губами к животу. Хината обняла ладонями его лицо и потянула на себя — её язык толкнулся в его рот с такой силой, что Киба ненароком задохнулся. От возбуждения чернело перед глазами, кровь стучала в ушах, и стояло так, что было физически больно, — напирать на Хинату он, конечно, не собирался, но она сама положила ладонь на его сочащуюся головку.

Киба отупело моргнул и посмотрел на Хинату во все глаза — румянец на её щеках был горячим и ярким, но выглядела она до ужаса решительно.

— Я никогда таким не занималась, но знаю, что надо делать, — сказала она тихо, сбиваясь из-за тяжёлого дыхания.

Возбуждение так сильно ударило его по щекам, что Киба не на шутку перепугался.

— Ты не должна!.. — начал он, но Хината прижалась к его губам.

Её язык толкнулся ему в рот, и это было так хорошо, что Киба чуть не умер, — счастливым, конечно.

— Я хочу, — отозвалась Хината сиплым шёпотом, и её ладонь мягко погладила Кибу по щеке.

Он тяжело сглотнул и зарылся носом в её волосы — они пахли весенними цветами, которые Ино продавала в своей цветочной лавке. Хината поцеловала его в линию челюсти, лизнула в шею и мягко надавила на плечи, заставляя лечь на спину, — нависла над ним тугой тенью, и ворох её волос закрыл ему грудь, когда она скользнула вниз и прижалась ртом к его каменному животу. Киба дёрнулся и закусил нижнюю губу клыком.

Кажется, пришло его время волноваться и бессвязно стонать в потолок — время действительно умирать счастливым.

Если абстрагироваться от темы ебли, с кибахиной у меня есть ещё один мини, и нет, он написан не потому, что я хотела гет. Где-то в июле я каталась в гости к Оле (в Дно, ехехе, никогда не устану хихикать), и вместо того, чтобы заниматься полезными вещами, мы с ней смотрели Сумерки в запой. А там же есть оборотни и этот их импритинг - запечатление в человека, неземная любовь на всю жизнь, романтика что охренеть, все дела. И что-то мы с Олей зацепились по этому поводу языками и решили, что весь этот воздушный импритинг - хуйня какая-то. Я как генетик вообще признаю только два вида импритинга - либо от мамы, либо от папы

В общем, мне захотелось по этому поводу что-нибудь написать - из всех волков мне на ум пришёл только один, и это очевидно, ёлы-палы, конечно, это мой пёсий мальчик :з Не долго думая, я закинула его в объятия Хинаты, отсыпала им килограмм драмы на двоих и настрочила немножко философский текст о победе человеческого над животным. На самом деле он мне очень нравится - на самом деле он мог бы быть про любовь, но он будет про выбор.

Ликантропия, неопределённый таймлайн, оборотень!Киба, медик!Хината (потому что с такими глазами и не быть медиком?!), много боли, соли и драмы. Но всё может закончиться хорошо :з

А может быть и нет.

Импритинг, чуть больше 1к слов, R, но за описания.Говорят, запечатление — лучшее, что может произойти с волком. Когда земля уходит из-под ног, в голове всё мешается в опрелую труху, а перед глазами — только человек, ради которого пойдёшь на край света. Волчата мечтают о запечатлении с самого детства — и мальчишки, и девчонки, — представляют, как найдут своего человека, как проведут с ним всю свою жизнь, как пронесут эти чувства через годы и обстоятельства. Старейшины ласково гладят их по головам и ворчливо приговаривают: «Каждому волку — по истинной паре».

Киба считает это блажью. В семье Кибы о запечатлении никто не говорит — так же, как и старейшины не говорят, что можно запечатлеться в человека, который смертельно болен. Так же, как они не говорят, что этот человек волен уйти. Никто почему-то не считает нужным сказать, что запечатляется только волк — что его истинная пара остаётся всего лишь человеком. Всё, чему их учат с детства, — ложь. Земля действительно уходит из-под ног, в голове — опрелая труха, и ты уже на краю света, но никто не говорит, что можно запечатлеться в человека, который тебя никогда не любил и уже не полюбит.

Так случилось с Кибой. Отец ушёл, когда Кибе не было и года, человек Ханы умер у неё на руках, а человек Кибы — это Хината.

О запечатлении в его семье всё ещё молчат.

Превращение — всегда боль и жар. В ушах звенит, перед глазами мутнеет, а сердце отбивает барабанную дробь прямо под горлом. Сначала лопается кожа — идёт трещинами как слишком маленькая одежда, натягивается на зудящих рёбрах и рвётся, осыпаясь грязными лоскутами под ноги. Потом трещат мышцы, обрастая шкурой, затем вытягивается морда, увеличиваются уши, отрастают клыки и когти. После — ломаются кости, глазные яблоки набухают, будто готовые вывалиться из глазниц, а в груди так больно жжёт, что лучше умереть, чем ощущать подобное снова и снова. Киба плачет каждое превращение — он никому об этом не говорит, и никто об этом не догадывается.

Никто — кроме, конечно, Хинаты.

Она всегда рядом — Хината его не боится, не опасается, даже когда ей в лицо смотрят обнажённые острые клыки. Хината ему всегда улыбается — гладит по белой морде, когда он обращается, чешет за ушами, когда миссия закончена, и можно сбросить волчью шкуру. Всегда беспокоится, если ему достаётся, всегда доверчиво льнёт, если приходится спать в лесу. Хината слишком хороша для этого мира — мира, где много крови, грязи и лжи. Киба любил её ещё до того, как запечатлелся в неё, — только она его никогда не любила.

Не так, как он её.

Ему, конечно, недостаточно.

После превращения Киба всегда оглушён — это единственный момент, когда он ослаблен, и Шино всегда несёт вахту, чтобы их не застали врасплох. Хината всегда рядом — сидит у плеча Кибы, и её мягкая чакра накрывает глубокие раны и смешные царапины на его обнажённой горячей груди. Киба тяжело дышит — ему больно и плохо, и больше не от ран, а потому, что Хината рядом. Она думает, что помогает, надеется, что Кибе станет легче, если она подлечит его раны, — так думает Шино, так думают все вокруг.

На самом деле это не так.

На самом деле она его убивает.

Зверь внутри Кибы тянет к ней свои лапы — у Хинаты ласковая улыбка и добрые глаза. Она родилась и выросла в ужасном мире, но это не помешало ей сохранить милосердие — не помешало ей остаться чище горного ручья. На фоне Хинаты Киба чувствует себя грязным — диким животным, проклятым душегубом, кровожадным зверем. Волк внутри него бьётся в бессилии, и его острые клыки раздирают Кибе сердце. Волк рычит: «Возьми то, что твоё!», но Киба не может.

Никто не говорит, что человек, в которого ты запечатлелся, может сказать тебе: «Нет». Киба не спрашивал — он знает. Волк внутри него мог бы разорвать Наруто на части, разгрызть ему брюхо, зарыться пастью в дурно пахнущие кишки, но это не его битва, — не Кибе решать и вмешиваться, и уж тем более не его волку.

Всё должно идти своим чередом. Даже если так больно — так больно, что хочется умереть. Никто не говорит, что когда твой человек плачет, — ты тоже плачешь. Никто не говорит, что может быть плохо, — больно, гадко, ужасно.

Никто не говорит, что тебе придётся держать себя в руках.

Киба держит — до тех пор, пока Хината не склоняется над ним.

— Всё в порядке? — спрашивает она встревожено. — Ты еле дышишь.

Киба смотрит на неё. У Хинаты ласковая улыбка и мягкие руки — он знает, на что она способна, и её руки всё ещё слаще яблок в карамели. От неё пахнет сиренью и свежей травой, в её глазах — только искренняя тревога, и если бы она только могла сказать ему: «Да».

Она не может.

Никто не выбирает, в кого ему запечатлеться.

Киба набрасывается на неё — болезненное превращение сводит судорогой внутренности. Кожа опадает с него склизкой листвой, кости хрустят, ломаясь, глубоко в горле — вкус собственной гнилой крови. Киба раздирает на себе горячую плоть, стаскивает собственными когтями, вспарывая мышечные пласты, и боль в его глазных яблоках такая острая, будто они действительно лопнули звонкими пузырями.

Когда он открывает глаза, волк внутри него дышит Хинате в лицо. Она напугана — в её ладонях потрескивает горящая чакра, но она не нападает в ответ. Не потому, что медлит, не потому, что не знает, как атаковать, не потому, что ждёт лучшего момента, — Хината в принципе не хочет на него нападать. Чакра в её руках — от испуга, а не потому, что она решила так сама. Она верит Кибе — Кибе и волку внутри него.

— Киба? — зовёт она осторожно, и её голос — звонкий, как весенняя капель.

Кибу ведёт. Он дрожит, его рёбра ходят ходуном, и всё, чего хочет он, — это обладать. Он сильнее — если постарается, Хината и закричать не сможет. Шино далеко — выгуливает своих жуков — и не успеет, даже если его крылатые твари окажутся проворнее обычного. Киба может взять то, что его, прямо сейчас — Хината под ним, и то, что она ему доверяет, делает её беззащитной.

Хината предназначена ему.

— Киба? — зовёт она снова.

Киба смотрит ей в лицо — тихий испуг в глазах и ласковая улыбка на губах. Она всегда добра к нему — даже если он облажался, даже если он малодушно плачет, даже если он пугает её.

Киба щёлкает челюстями — волк внутри него силён, но Киба сильнее. Запечатление — худшее, что с ним произошло, и он не собирается дать ему разрушить свою жизнь. Он не собирается дать волку то, чего тот хочет. Хината его — не волка, не дурацкого запечатления.

Только его, глупого Кибы.

Он плачет каждое превращение — потом долго сидит у костра, будто замёрз, хотя температура его тела заставляет людей обжигаться. В этот раз он тоже плачет — Хината обнимает его, прижимая его лохматую голову к своей груди, и на её лице нет ни капли неприязни. Она всё понимает — она всегда была слишком хороша для этого мира.

Хината тоже любит Кибу — но не так, как любит её сам Киба.

Говорят, запечатление — лучшее, что может произойти с волком. Киба не согласен — ни со старейшинами, ни с волком. Лучшее, что произошло с ним, — это не запечатление.

Лучшее, что произошло с ним, — это Хината.

Всегда была Хината.

@темы: Гет, Naruto, Фанфикшн, Киба/Хината, NC-17, ФБ-2019, R

Вообще-то я всегда очень долго сижу над персонажами и впитываю их в себя, как губка, пытаясь разобраться в канонных характерах, - смотрю первоисточник, пересматриваю первоисточник, курю вики, читаю разных авторов, чтобы понять, как другие люди этих самых персонажей видят, статьи на тамблере нахожу, хэдканоны там всякие. Собираю всё это дело в кучу, обмазываю собственным восприятием, и - вуа-ля - персонаж готов, пиши - хоть запишись.

Но иногда я кладу болт и просто пишу то, что мне хочется писать, и кто меня остановит

В общем, с этим текстом вышло что-то подобное. Момент с Тобирамой, который хочет взять Изуну за руку, мелькнул у меня в голове, и я такая: о, напишу. А дальше - текст лёг на бумагу сам собой, и, собственно, хиа ви а.

Конечно, это Тобизуна, потому что тобизуны много не бывает потому что основателей в каноне мало а изуны и того меньше но мы не жалуемся спасибо за бескрайние поля хэдканонов и выдумок спасибо кишимото ничего не надо дополнять АУ в каноне (Изуна жив, и что вы мне сделаете), ламповый флафф, хашимада лёгким флёром. Я свято верю в то, что Тобирама не вывозит в человеческие отношения от слова "совсем", у Изуны слишком большое и колючее шило в жопе, чтобы ему помогать, Хаширама же честен и искренен в своих благих намерениях, а Мадара ничего этого не хотел и вообще не трогайте его, пожалуйста.

Я поняла, что хэдканоню про Тобираму две вещи: что он безжалостный прагматик-умник в важных делах и что он прожжённый суровый дурачок по жизни, даже не знаю, что мне нравится больше
Я тут давеча жаловалась, что не могу думать о Тобираме осмысленно, но, боги, теперь могу, по ходу, у меня даже суровые хэдканоны про него есть, как бы не сорваться

В общем, прошу.

Шаг за шагом, что-то там за 2к слов, PG.Проблема была в том, что его брат стремительно глупел – даже тупел, очень быстро, просто на дрожжах.

Хаширама заметил это не сразу, а когда заметил, то сначала списал на усталость – Тобирама работал днями и ночами, честно и ответственно отстраивая их совместное будущее, и, конечно, с таким графиком банальная забывчивость или рассеянность не была удивительной. Подозрения появились, когда Тобирама начал регулярно косячить – то взорвёт что-нибудь в своей лаборатории, то не тот документ отправит, то не тех людей пошлёт на задание. На собственные ошибки он реагировал весьма интересно – сначала устало досадовал, потом откровенно злился.

Хаширама задумался и припёр его к стенке.

– У тебя что-то случилось? – спросил он заботливо, и Тобирама покачал головой.

А ещё – взгляд отвёл.

– Ничего, – буркнул он неохотно. – Устал.

Хаширама покивал головой и положил ладонь ему на лоб – лоб был приемлемо горячим, но Хаширама всё равно потащил брата в лазарет, а дома ограбил собственные клумбы и влил в него целый чайник успокаивающего сбора. Постарался на славу – Тобирама дрых без задних ног, как мёртвый, даже не ворочался и проспал завтрак. Утром он казался бодрым и готовым сворачивать горы, даже разулыбался, перехватив какую-то сладость перед работой, – Хаширама подумал, что всё обошлось, и теперь можно не волноваться.

Рано обрадовался – Тобирама умудрился сказать Мадаре все слова, которые Мадаре нельзя было говорить, распугать всех помощников какой-то новой хитрой техникой, навернуть двенадцать шкафов в библиотеке и разругаться с Изуной в пух и прах на глазах у обалдевших разведчиков. Когда они орали друг на друга, время от времени хватаясь за оружие, лицо у Тобирамы было таким красным от злости, что Хаширама всерьёз подумал выносить его на носилках – а ведь ещё даже обеда не было.

Хаширама подумал, могли ли успокаивающие сборы именно на Тобираму оказать обратный эффект? Всякое бывало, в конце концов, – ну, или он просто ошибся в выводах, такое тоже случалось, хотя и не часто.

– Может, что-то всё-таки случилось? – попытался Хаширама ещё раз, смотря, как брат раскладывает химическую посуду по стеллажам.

Тобирама рывком развернулся – задел плечом один из стеллажей, и тот начал медленно заваливаться прямо на Тобираму. Хаширама сообразил первым – сложил печати, и гибкие корни обхватили тяжёлые полки, полные мытого стекла. Зазвенела посуда, захрустело дерево, и Тобирама раздражённо выдохнул.

– Спасибо, – процедил он, и поднял на брата взгляд, когда понял, что тот не собирается оставлять его в покое. – Ничего не случилось.

Хаширама ему не поверил, но поспешил ретироваться – когда Тобирама вот так беспричинно зверел, вокруг него можно было возводить деревянные клетки, и то не помогло бы. Вообще-то Тобирама неплохо контролировал собственную вспыльчивость и всегда был предельно сосредоточен – с другой стороны, он и погром в библиотеке никогда не устраивал, и на Изуну ни разу не орал, только переругивался с ним до пены у рта, но никогда – в такой тональности.

Что-то всё-таки случилось, подумал Хаширама и решил, что это его долг, как хокаге, друга и брата – помочь заблудшему разобраться в себе и мире вокруг.

Сказано – сделано.

– Да он всегда такой, – отмахнулся Мадара, просматривая дипломатические договоры.

Хаширама покачал головой.

– Что-то не так, Мадара, – сказал он встревоженно. – Мне кажется, что его что-то беспокоит, но он не хочет об этом говорить.

Мадара посмотрел на него поверх свитка и пожал плечом.

– Ну, и оставь его в покое, сам перебесится.

Хашираме хотелось бы в это верить, но что-то подсказывало ему, что нет, не перебесится – а если и перебесится, то к этому моменту подорвётся на каком-нибудь из своих экспериментов или снова попытается убить Изуну, Мадару или самого Хашираму. Лишние жертвы Конохе были не нужны – пора было принимать меры. Но сначала, как его учили, – надо было разобраться в проблеме. Навести справки, собрать информацию и подвергнуть её тщательному анализу.

Хаширама принялся за дело, и первые результаты не заставили себя ждать.

Проблемы у Тобирамы копились по всем фронтам – он никак не мог закончить несколько техник, хотя никогда не испытывал подобных трудностей ранее, путал миссии и однажды даже потерялся в собственных подчинённых, пытаясь вспомнить, кому и что наказал. Он постоянно отвлекался, осекался, задумываясь, рассеянно смотрел куда-то в пустоту и время от времени откровенно выпадал из реальности – Хашираме даже пришлось встряхнуть его пару раз, чтобы вернуть на землю обетованную.

– Может… – начал он, но Тобирама схватил свитки охапкой и шикнул на него.

– Нет.

Вот и поговорили – а когда они были детьми, Тобирама всегда делился с ним своими страхами, мечтами и идеями, даже самыми дурацкими. Хаширама закатал рукава на мантии хокаге – те были широкими, поэтому снова опали, но Хашираму это не остановило.

Хашираму вообще сложно было остановить.

Когда Тобирама думал, что его никто не видит, то позволял себе опустить плечи – подпирал щёку кулаком и что-то чиркал кисточкой на полях пергамента. Потом моргал, осекался и со злостью заштриховывал эти маленькие непонятные эскизы – Хашираме так и не удалось рассмотреть, что он там себе рисовал, задумавшись. Ещё Тобирама время от времени тяжело вздыхал, но не так, как обычно, а прямо тяжело – будто у него вместо рёбер была свинцовая клетка, и ему приходилось прилагать титанические усилия, чтобы сделать два дурацких вдоха и остаться в живых. Ещё он долго гулял по вечерам под раскидистыми ивами вдоль реки и хмурился, когда видел идущие навстречу пары, даже если те не держались за руки – а если держались, он хмурился ещё больше.

Хаширама щёлкнул пальцами.

– Он влюбился! – сказал он радостно.

Мадара поднял на него взгляд – такой скептический, что стало обидно. Но Хаширама не обижался – Хаширама никогда не был обидчивым.

– Правда, что ли? – поинтересовался Мадара и закинул ногу на ногу – надо сказать, получалось у него эффектно; Хаширама, когда попытался сделать жест подобного размаха, чуть не навернулся со стула.

– Ты что, знал? – спросил он расстроенно. – Знал и не сказал?

Звучало очень обвиняюще – Мадара даже от отчётов отвлёкся.

– Я предполагал, – поправил он, поднимая указательный палец вверх. – Я просто не мог поверить, что это чудовище может в кого-то втрескаться.

Хаширама поджал губы.

– Не говори о нём так, он мой брат, и он хороший, – попросил он, и Мадара нахмурился.

– Ты его видел вообще? – уточнил он.

– Каждое утро за завтраком вообще-то.

Мадара поморщился.

– Что-то плохо у тебя со зрением, – отозвался он, и Хаширама закатил глаза.

Наблюдать он не прекратил – в конце концов, надо было выяснить, кто объект этих тяжеленных вселенских вздохов, и побыстрее подтолкнуть их друг к другу. Хаширама вообще-то не любил так откровенно лезть в чужие дела, но с каждым днём изыскания Тобирамы по уничтожению пространства вокруг себя становились всё более и более успешными, так что это было не время, чтобы сидеть, сложа руки.

Хаширама действовал, но Тобирама будто знал, что за ним следят – ничего такого он, конечно же, не знал, иначе Хаширама не был бы хокаге, но впечатление складывалось именно такое. Клоны Хаширамы наблюдали за ним из каждого дупла, но это не помогало Хашираме понять, кто вообще понравился его брату – Тобирама ни на кого не смотрел, ни с кем специально не общался и никуда специально не ходил. Просто гулял по вечерам, чиркал на полях и подолгу залипал в одну точку – Хаширама даже вытащил пару его свитков, но так и не смог разобрать, кого так упоительно рисует и ожесточённо закрашивает Тобирама.

– По-моему, это хвост, – сказал Хаширама, рассматривая оторванный клочок пергамента.

Мадара наклонился у него над плечом – его густые волосы мазнули Хашираму по скуле, и это было щекотно.

Мадара задумался.

– По-моему, это ерунда какая-то, – отозвался он, и Хаширама покачал головой.

– Мадара, ты не помогаешь.

– Я и не собирался, – Мадара фыркнул и демонстративно сложил руки на груди. – Больно мне интересно, кто появляется во влажных фантазиях твоего брата.

– Мадара, – сказал Хаширама укоризненно, но все эти уловки на Мадаре не работали. – Это неуважительно по отношению к женщине, которая ему нравится.

Мадара вдруг посмотрел на него – очень внимательно. Будто у Хаширамы что-то налипло на щеке, и это сбивало Мадару с толку – если бы он так сверлил его взглядом ещё минуту, Хаширама бы в это даже поверил.

– С чего ты взял, что это женщина? – спросил он, наконец, и Хаширама хлопнул глазами.

Вопрос был очень хорошим, но Хаширама не знал на него ответ.

Ситуация прояснилась, когда Тобирама оступился, и это открыло Хашираме глаза – и укрепило его веру в то, что Мадара что-то знал, но упорно молчал. Из вредности, наверное, – ему за неё всё молоко Конохи полагалось. Хаширама заметил случайно – не должен был видеть вообще-то, но так получилось, что он просто заглянул на крытый плац мимоходом, чтобы согласовать с Тобирамой несколько вылазок, и наткнулся на оглушающее откровение.

На плацу их было двое – только Тобирама и Изуна. Никого и ничего больше между ними, в этом дребезжащем от звона мечей мирке – только клокочущее напряжение, злая ухмылка на губах у Изуны и чистая ярость у Тобирамы на лице. Хаширама бы присвистнул от того, как его снесло напряжением между ними, но решил не выдавать себя вот так, прямо с первых минут – прислонился к дверному проёму, сложил руки на груди и принялся тщательно наблюдать за атаками и выпадами.

Эти двое не дрались, а танцевали – Тобирама делал шаг, Изуна уходил в защиту, они сцеплялись, кружились по стёртым каменным полам, и расходились, чтобы вжаться друг в друга снова. Глаза в глаза, до последнего вздоха, не уступая противнику, напирая из последних сил, – они закончили вничью и молча разошлись по своим углам.

Тогда Хаширама и заметил.

Тобирама оглянулся, смотря в худую, крепкую спину Изуны, – обвёл взглядом разлёт плеч, острые лопатки, прямую линию позвоночника, ямку поясницы. Потом Изуна накинул футболку и закинул ножны на плечо – обернулся, сдержанно кивнул и вышел через один из многочисленных входов. Тобирама остался один – замер, смотря на собственные ладони, и Хаширама с удивлением отметил, что руки у него подрагивают. Сначала он подумал, что от напряжения, так крепко Тобирама вцеплялся в оружие, но потом сомнения одолели его.

Он даже заснуть в ту ночь толком не смог.

– Оставь ты его, сам скоро станешь глупым, как твои деревяшки, – сказал ему Мадара в очередное утро, но Хаширама только цыкнул на него.

Мадара оскорбился, но Хаширама решил разобраться с этим позже – ему надо было срочно опровергнуть собственные догадки. Или, наоборот, подтвердить – и Хаширама честно не знал, что лучше.

Тобирама, как и Хаширама, по долгу службы, так сказать, общался с несметным количеством людей – его подчинённые, шиноби и люди в деревне знали его, как очень серьёзного и строгого молодого человека с большим потенциалом, крайне ответственного и абсолютно чётко знающего, чего он хочет. Общались они с ним соответственно – с благоговением, доверием и почтением. Тобирама отвечал им тем же – он был сдержан в беседах и слегка отчуждён в силу собственного характера, чтобы расшевелить его надо было быть Хаширамой или, например, Мадарой, который решил поострить на обед вместо домашней собы.

Или Изуной.

Учихой Изуной.

Хашираме пришлось растереть себе глаза кулаками, чтобы удостовериться – раскачивал его сурового братца именно Изуна, который за словом в карман никогда не лез и иногда казался занозой большей, чем его старший родственник. Тобирама реагировал на него хуже, чем на Мадару, – не дослушивал, воспринимал каждое слово в штыки и в упор не хотел слышать. Они постоянно ругались и каждый новый раз по какому-нибудь новому поводу – спорные действия разведки, запуск образовательной реформы, написание ёмких хокку или какого цвета будет вывеска у будущей Академии. Просто вот палец в рот не клади, дай помять друг другу бока и разойтись по своим делам.

Такие они проблемные были, конечно.

Хаширама внимательно следил за братом, когда он оказывался в опасной близости от Изуны, – и вот тогда начал понимать. Тобирама постоянно смотрел на Изуну, когда думал, что никто его не видит – и Изуна тоже, – и это был такой удивительно тоскливый и рассеянный взгляд, что у Хаширамы болело в груди. Тобирама постоянно стискивал челюсти, когда они с Изуной спорили, и всегда наблюдал за тем, как двигаются его губы, когда он докладывает о тех или иных действиях разведки. Они всегда находили время, чтобы сказать друг другу, что кто-то из них не прав и будет отвечать за свои слова, и когда они оставались вдвоём на плацу, за их синхронными движениями можно было смотреть, не отрываясь.

Тобирама не краснел, но ему и не надо было – взгляд его становился рассеянным, стоило Изуне появиться в поле его зрения, он сжимал кулаки и зло поджимал губы. Как-то раз они вдвоём стояли перед Хаширамой и докладывали о пойманных лазутчиках – Изуна говорил, вытянув руки вдоль тела, а Тобирама, на секунду отвлекшись, опустил взгляд на его белую ладонь, и его собственные пальцы судорожно дёрнулись. Потом он сцепил зубы, сложил руки на груди и озлобился сам на себя, судя по поджатым губам.

У Хаширамы в голове будто щёлкнуло.

До него, наконец, дошло.

– Мой брат влюблён в твоего, – сказал он одним ясным утром, и Мадара, разбирающийся с пактом о создании полиции, переспросил:

– Что? – он покрутил пальцем у уха. – Я не расслышал.

– Я сказал, что Тобирама влюблён в Изуну, – терпеливо повторил Хаширама, и Мадара сосредоточенно кивнул.

– Я же говорил, что он идио… – он вдруг резко выпрямился и уставился на Хашираму такими большими глазами, которых Хаширама у него никогда не видел. – Что ты сказал?

Хаширама решил, что сделал поспешные выводы, – ничего Мадара не знал. Такие глаза не подделаешь – его удивление было настолько сильным, что переросло в гнев только спустя двадцать минут, когда Мадара начал трясти Хашираму за грудки и вопрошать у мироздания, почему именно его маленький плюшевый ребёнок. О том, что Изуна врагов на собственный меч нанизывал пачками и вообще устраивал им сладкую жизнь, Мадара, видимо, решил забыть. Что ж, Хаширама не мог его в этом винить – Тобирама тоже, мягко говоря, подарком судьбы не был.

К вечеру Мадара стал чувствовать себя лучше – Хаширама заварил ему успокаивающий сбор.

– Надо их свести! – сказал он воодушевлённо, но Мадара категорично покачал головой.

– Нет.

Хаширама насупился.

– Почему сразу нет? Неужели мы не дадим им шанс?

Мадара посмотрел на него долго и внимательно – разложил локти по коленям, вплёл пальцы в волосы.

– Как ты себе это представляешь? – спросил он устало. – Они не могут договориться, кто первый заходит в кабинет, а ты хочешь, чтобы они свили себе гнездо где-то на окраине деревни? – Мадара задумался – представил, видимо, потому что поморщился и снова покачал головой. – Нет. Не мой брат. Не с твоим. Только через мой труп.

– Изуна уже в том возрасте, чтобы самому выбирать, с кем ему быть, – осторожно попытался Хаширама. – Давно уж как.

Мадара вздёрнул верхнюю губу.

– Только не с твоим братом, – повторил он.

– А что не так с моим братом? – полюбопытствовал Хаширама – вообще-то он знал, что с Тобирамой, возможно, было не так, но ему было интересно, что скажет заинтересованная сторона.

Мадара не затыкался целый час – потом они обсудили перспективы и планы на будущее, привели все доводы за и против, но к общему мнению так и не пришли. Мадара категорично не хотел делиться братом.

– Слушай, у нас же с тобой получилось, – Хаширама выдохнул и помассировал шею. – У них тоже получится.

Мадара в очередной раз покачал головой, но уже не так уверенно – встретился с Хаширамой взглядом, и тот понял, что ещё немного и победит. Мадара колебался долгие три минуты – потом закатил глаза и махнул рукой.

– Делай, что хочешь, – сказал он небрежно. – Они всё равно не будут вместе.

Хаширама насупился.

– Ну, ты и злой, конечно, – потом озорно потёр под носом и подмигнул. – Мы ещё посмотрим.

Он был готов творить историю, здесь и сейчас – снова закатал рукава по локоть и, преисполненный воодушевления, помчался на плац, чтобы разнять этих двоих в пылу битвы и, наконец, объяснить на пальцах простые вещи. Конечно, можно было бы долго и методично, постепенно, семимильными шагами толкать их друг к другу, но Хаширама прекрасно видел, как Изуна смотрит на Тобираму, когда тот не смотрит на него, – тоска в его взгляде не была такой отчаянной, но его руки подрагивали точно так же. И это он начинал нападки первым – он первый вставлял хлёсткое словцо, хватал Тобираму за локти, толкал его или лез в драку. И это он улыбался разбитыми губами, когда ему подавали руку и помогали подняться – это он сжимал ладонь Тобирамы так крепко, будто в мире ничего больше не было.

Они дураки просто, и такое бывает, подумал Хаширама и открыл ворота на плац – ворота, за которыми скоро будет вершиться любовь.

На плацу было тихо – мечи лежали на каменном полу, выпущенные из ослабевших пальцев. Было слышно, как бьётся ветер по ту сторону глухих стен, и тяжёлое дыхание – одно на двоих. Тобирама держал Изуну за грудки, а тот крепко вцепился разбитыми пальцами в выбеленные волосы, до боли, наверное, – они стояли очень близко, и в таком положении была заметна их разница в росте; Тобираме пришлось наклониться, а Изуне – приподняться на мыски.

И они целовались – сталкиваясь зубами и языками, как-то неловко и скованно, но целовались. Любовь вершилась – и вершилась даже без Хаширамы.

Хаширама улыбнулся и поспешил закрыть ворота обратно – ему требовалось срочно сказать Мадаре, что тот был не прав. И прийти с ним к компромиссу, конечно же.

А после – удостовериться, что Тобирама точно не сойдёт с ума от любви.

Не в его, Хаширамы, смену, по крайней мере.

Обзорам.<a href="http://allbloo.diary.ru/p217726917.htm">Шаг за шагом</a>. Автор: [L]All Blue[/L] (Сенджу Тобирама/Учиха Изуна, фоном Сенджу Хаширама/Учиха Мадара, романс, PG).

@темы: Тобирама/Изуна, Naruto, Хаширама/Мадара, Слэш, PG-13

В общем-то, я должна была писать очень важные вещи, но вместо этого я писала бездуховное порно, и нет, мне не стыдно, с чего бы

У меня очень много хэдканонов по поводу Изуны, на самом деле, но все они всегда подаются через призму восприятия Тобирамы, потому что я заметила, что всегда пишу от лица последнего. Что примечательно, по поводу Тобирамы я никогда отдельно не думала - если Изуну я могу разложить по полкам, то Тобираму - нет. В плане, у меня есть общий его образ, и я укутываю его какими-то представлениями слой за слоем, но на этом всё - чтобы реально выдать про Тобираму какие-то отдельные вещи, мне нужно хорошо так прямо задуматься. Может, займусь этим на досуге, хмм.

Но оставим философию, я же сказала, что пишу бездуховное порно

Тобизуна, фелляция, грубый секс, частично dirty talk, коварный Изуна, который получает от жизнь всё, что хочет, и Тобирама, который думает, что он шибко умный.

Смеётся, около 1,5к слов, NC.
Тобирама судорожно выдыхает сквозь стиснутые челюсти, когда слышит низкий вибрирующий звук, с которым Изуна заглатывает его член до самого горла. Ночное небо, тёмное и ясное, смотрит на него мерцающими звёздами и дышит в его лицо знойным ветром, а там, внизу, у его подрагивающих от напряжения ног, сидит Изуна – прямо коленями в сухой пыли. Тобирама лижет потрескавшиеся губы, дышит пересохшим ртом и пытается не смотреть вниз. Понимает, что как только увидит растянутые губы, влажные и яркие от слюны, на собственном члене, то тут же кончит.

Изуна об этом знает – Изуна отсасывает ему с такой самоотверженностью, которой ни за какие деньги не добьешься ни от одной из юдзё. Он плотно обхватывает член ртом, толкает его так глубоко, что головка мягко упирается в горло, туго сглатывает, прижимая ствол языком, и от этого ощущения у Тобирамы мутнеет перед глазами. Он не знает, где и у кого Изуна научился такому, – он и не хочет знать, откуда у Изуны такие познания в отсасывании, его это не интересует. Другое дело, что это Изуна – от Изуны можно ожидать, чего угодно.

Например, минета на заднем дворе переполненного идзакая.

Тобирама заглянул туда просто так – отряд, который он возглавлял, праздновал окончание выматывающей миссии, и Тобирама пропустил с ними две пиалы саке. Потом его люди разбились на идейные пары и тройки, а к нему подсел Изуна – он тоже только-только вернулся из похода, ещё даже синяк со скулы не сошёл. Привычно усмехнулся, окинул небрежным взглядом и вальяжно расселся, сверкая голыми ключицами в вырезе косодэ. У Тобирамы не было причин выпивать с ним, но Изуна умудрился заговорить ему зубы, и беседа между ними вышла на удивление сносной. Тобирама понял, что ему хватит, когда взгляд Изуны из раздражающего перешёл в обжигающий, – он сухо попрощался, поднялся на ноги и довольно ровно прошагал к закрытым сёдзи. Не тем, правда, – вышел на пустой задний двор, глухой и тёмный, ощутил всплеск чакры и обнаружил себя прижатым к выщербленной стене. Собрался было перерезать нападающему горло, но увидел два мигнувших красных глаза и узнал чакру – сказал только:

– А, это ты, – и Изуна вдруг сел перед ним на колени.

По-хорошему, его надо было оттолкнуть, как только его ладонь легла Тобираме на пах, – прикрикнуть на него, ударить, извалять в пыли и протащить за волосы по всему двору, – но Тобирама этого не сделал. Он ничего не сделал, чтобы Изуну остановить, – теперь его член у Изуны во рту, и всё, что он может делать, это держать Изуну за волосы и до боли в шее стискивать челюсти.

Это потрясающе хорошо – настолько, что Тобирама на секунду выпадает из реальности. Всего на секунду, но Изуне хватает, чтобы подняться на ноги, – он небрежно стряхивает пыль с колен, собирает пальцами подтёки спермы в уголке губ и широко лижет испачканную кожу. Его чёрные глаза смотрят абсолютно трезво и внимательно, хотя он выпил в разы больше Тобирамы.

Это что-то непонятное. Как дрёма посреди муторного дня, когда не можешь понять, где заканчивается реальность и начинается сон. Тобирама с удовольствием бы решил, что это какой-то странный сюрреалистический кошмар, в котором его член возмутительно хорошо ощущает себя во рту не кого-нибудь, а Изуны, мать его, Учихи, но послеоргазменная дрожь и внимательный взгляд мешают ему заняться самообманом. Изуна поправляет ворот косодэ, приглаживает встрёпанные волосы и хлопает Тобираму по плечу.

Говорит:

– Бывай, – и уходит обратно в идзакая.

Тобирама стоит столбом посреди тёмного двора около десяти минут и осоловелым взглядом сверлит выцветший рисунок на закрытых сёдзи – по ту сторону плещутся громкий смех, терпкое саке и тусклый свет. По ту сторону Изуна ухмыляется в пиалу и облизывает те самые губы, которыми…

Ночью Тобирама не спит – сто раз проклинает себя, что вообще решил заглянуть в идзакая, чуть меньше раз представляет, как едкие губы Изуны охватывают его член, как он вбивается Изуне в горло, а тот сипло хрипит, раскрывая рот шире, хотя, казалось бы, что шире и некуда, но у него получается, и это выглядит так хорошо, так ужасно хорошо, что Тобирама сжимает себя между ног и кончает – раз, второй, третий и дальше, пока растянутый рот Изуны не отпечатывается на обратной стороне век.

Твою мать, думает Тобирама, когда сперма подсыхает между его пальцами. Воображаемый Изуна, как наваждение, смеётся ему на ухо и двигается на нём мягкими, короткими толчками – это должно быть так же хорошо, как рот Изуны, и Тобирама ловит себя на мысли, что хочет узнать, так ли это на самом деле.

Это, чёрт возьми, неправильно.

Этого, блядь, не должно было случиться.

Изуна из его обрывочных воспоминаний одним движением стекает на колени, толкает язык между губами и широко лижет головку – она набухает от этого касания моментально, Тобирама стискивает кулаки и челюсти, его пальцы у Изуны в волосах, а Изуна смотрит на него мириадами звёзд на ясном ночном небе.

Это неправильно – нелепо, отвратительно, недопустимо.

Тобираму выгибает на смятых простынях, он сипло стонет стиснутыми губами, и всё, чего он хочет, – чтобы Изуна трогал его снова и снова.

Это неправильно.

Это хорошо.

Это слишком хорошо.

Утром он распугивает подчинённых угрюмыми мешками под глазами – бессонная ночь оборачивается скверным настроением и головной болью. Тобирама останавливается перед лестницей к лабораториям в каменном оцепенении – думает, что ошибся. Не бессонная ночь оборачивается скверным настроением и головной болью.

Головной болью на широких ступенях сидит Изуна – его стопы упираются в стену и мешают Тобираме подойти к двери. Изуна невозмутимо подкидывает яблоко на ладони, а на лице у него – безбрежный океан спокойствия и блаженной задумчивости. Он смотрит на Тобираму одним глазом, а его губы медленно и сосредоточенно скользят по гладкому боку яблока – Тобирама смотри на это представление и тяжело сглатывает. Ночные картины вспышками мелькают перед глазами, и в штанах становится тесно так быстро, что Тобирама ненароком чертыхается, – у него даже в пубертате такого не было.

– Свали, – говорит Тобирама грубо, хотя знает, что Изуна не шевельнётся.

Тот оправдывает все возложенные на него ожидания.

– Хочешь, – говорит он ровно, с расстановкой, чуть прищурившись, и его губы на этом проклятом яблоке, это что-то за гранью. – Хочешь кончить мне в рот ещё раз?

Вопрос, прямо так скажем, с подвохом, но Тобирама с собой честен – он хочет.

И Изуна знает об этом.

Он ухмыляется – кончик его языка лижет сочное яблоко короткими движениями, и Тобирама хочет, чтобы этот язык оказался у него на члене, где-нибудь под головкой.

Прямо сейчас.

– Или, может, ты хочешь кончить в меня? – спрашивает Изуна, и хруст яблока между острыми зубами кажется оглушительным грохотом.

Тобирама моргает – понимает, что не дышал всё это время. Изуна смотрит надменно, небрежно и снисходительно, будто ловит опасного зверя в ловушку и знает, что победа останется за ним. Ухмылка на его губах заводит и злит одновременно – опасный зверь хватает Изуну за волосы, и они вжимают друг друга в двери. Те поддаются с натужным щелчком, и Изуна оказывается прижат грудью к столу – гремит химическая посуда, падают свитки, шелестит рассыпанная бумага.

Изуна смеётся.

Он смеётся, когда Тобирама сжимает его шею, когда дерёт за волосы, когда натягивает его, как последнюю девку из кирюкай. Смеётся, когда ножки стола надсадно скрипят, когда рассохшийся край долбится о стену, когда Тобирама до синяков сжимает пальцы на его бёдрах и трахает так глубоко, что у Изуны подкашиваются ноги. Затем его надменный смех переходит в протяжные стоны, он пытается двигаться сам, но Тобирама наглухо прижимает его к столешнице и не даёт пошевелиться – и тогда Изуна начинает умолять его.

Он говорит:

– Трахни меня сильнее.

Он просит:

– Дай мне кончить.

Он стонет:

– Хочу твой член сейчас.

Тобирама хрипит ему в затылок и стискивает зубы на загривке.

– Мой член уже в тебе, – говорит он на выдохе, наматывая волосы Изуны на кулак, и тот вскидывается.

Его голова запрокинута, рот открыт, глаза зажмурены, короткие ресницы дрожат, и он облизывает эти проклятые губы этим проклятым языком.

Это так чертовски красиво.

Изуна бессвязно стонет:

– Ещё, сильнее, пожалуйста, я знаю, ты можешь, пожалуйста, сделай это сильнее! – и Тобирама слушает его.

Это единственный раз, когда Тобирама действительно слушает его.

Слушается его.

Он кончает так оглушительно, что не сразу понимает, что произошло, – его трясёт, и Изуна под ним надсадно дышит широко открытым ртом. Он щурится, оторопело моргает, и всё его тело – это мелкая послеоргазменная дрожь. Тобирама гладит эту дрожь ладонями, и его зубы снова сжимаются у Изуны на загривке. Тот более чувствителен, чем был до оргазма, – он выдыхает, дёргается, и Тобирама ещё сильнее вжимает его в столешницу.

Он всё ещё внутри.

И ему кажется, что он снова возбуждён.

Возбуждён так возмутительно сильно, что хочется двигаться, – снова и снова.

Изуна смотрит на него из-за плеча – надменно, небрежно и снисходительно. Тобирама трахает его, как дешёвую шлюху, трахает его рот, заставляет его кричать и просить, но ему откровенно кажется, что трахают именно его, – сосредоточенно натягивают, так, чтобы было хорошо и плохо одновременно, чтобы потеряться в ощущениях и не найти самого себя.

Изуна смеётся – он всегда смеётся.

Всегда смеётся Тобираме в лицо.

Обзорам.<a href="http://allbloo.diary.ru/p217671363.htm">Смеётся</a>. Автор: [L]All Blue[/L] (Сенджу Тобирама/Учиха Изуна, NC, PWP).

@темы: Тобирама/Изуна, Naruto, Фанфикшн, NC-17

Я очень долгая, но мне это в жизни не мешает, на самом деле

Я собралась и притащила самую первую работу, которую начала писать, как только вернулась в фандом. Долго думала, стоит ли вообще отдавать её на ЗФБ, но мне сказали, что надо, так что я спорить не стала, я только рада

Ничего не могу с собой поделать, я просто чертовски люблю модерн!АУ, хотя и очень давно не писала в сегменте школьных АУ - выросла, наверное, мне теперь общую-хату-кофеварку-собаку подавай, а не весёлые школьные деньки или бесшабашные студенческие аушки, кошмар какой, как я стара

В общем, текст (ну, кто бы сомневался) сам собой появился в моей голове - вот эта сцена первой драки, и я решила, что всё, я напишу, тем более, что с пейрингом в нашем сегменте как-то совсем всё грустно и ничего мне не нравится. В общем, сказано - сделано, я здесь, текст тоже здесь, и он мне очень нравится, потому что он ламповый, тёплый и очень лёгкий. А ещё там куча моих хэдканонов и пейрингов - и что вы мне сделаете, как говорится У этой работы, на самом деле, нет какой-то особенной предыстории, как у некоторых моих текстов - я просто хотела написать про двух влюблённых пацанов, и я это сделала. Занавес.

В общем, школьная!АУ (школа старшая, пацанам уже можно), слайс-оф-лайф, ООС, ламповый романс. ГааЛи, конешн, ещё есть КанкуроКиба (ничего не спрашиваете, они встречаются, я всё сказала), НарутоСаске как аксиома, намёками НеджиТентен и Шикатема.

Youth, чуть больше 15к слов, NC. Даю ссылку на АОЗ, потому что там удобнее читать.

Обзорам.<a href="http://allbloo.diary.ru/p217618534.htm">Youth</a>. Автор: [L]All Blue[/L] (Рок Ли/Гаара, NC, романс, школьная!АУ).

@темы: Ли/Гаара, Канкуро/Киба, Naruto, Фанфикшн, Неджи/Тентен, Шикамару/Темари, Наруто/Саске, NC-17, ЗФБ-2019, Слэш

Первое, что я сделала, когда мы начали пересматривать Наруто в декабре - посмотрела, что там происходит на ЗФБ. И что я там увидела? Правильно, команду

Так что я влетела в последний вагон и стала делать то, что у меня получается - нести текст, текст и ещё раз текст. А что ещё делать, если хочется графоманить без остановки, а количество хэдканонов - твоих и не твоих - только располагает? Вот я и отметилась во всех текстовых выкладках, и нет, мне не стыдно. Начну с низкого рейтинга, потому что он ламповый (частично) и делает мне хорошо (тоже частично).

Хочу сразу сказать большое спасибо  vIruka за организацию и открытость - ты мне очень помог! - и командным бетам, которые смотрели мои тексты - вы, ребята, действительно классные (:

1. Начну с ИноСаку, потому что это первый опубликованный текст, но далеко не первый написанный - я ехала в Питер на проклятой утренней ласточке (шесть утра, мать её) и неожиданно решила, что, проспав три часа накануне, я вполне себе бодрая. Поэтому, чтобы не терять времени - впереди было две границы и ночёвка в аэропорту, поэтому я понимала, что за тексты не сяду еще как минимум сутки, а идеи просились вот прямо сейчас, - благополучно расчехлила ворд.
Вообще-то текст основан на реальных событиях - мой друг бесится, как Сакура, когда я прихожу к нему с ночевкой, потому что мои волосы остаются в его квартире буквально везде, по крайней мере, это он так утверждает На самом деле ему можно верить, потому что когда я жила у него на сессии две недели кряду, я сама видела все свои волосы, оставшиеся на тёмном пледе - вот у него подгорало, он такой педант и чистюля, а тут я со своими патлами
Итак, тут мои хорошие девочки, которые заслужили, условное модерн!АУ и Наруто, который шарится по холодильникам (местный Луффи, что с него взять).

Везде и всюду, чуть больше 1к слов, PG.Длинный тонкий волос — светлый, само собой — лежал на бортике ванной, чуть завиваясь у кончика, — Сакура сморщила нос и осторожно взяла его двумя пальцами, будто ядовитую змею. Волосы Ино были везде — и это было не смешно.

Это была целая проблема.

Когда они только начали жить вместе, Сакуре даже нравилось — иногда она находила эту светлую нитку на подушке и улыбалась, смотря, как она переливается в утреннем солнце. Потом она стала натыкаться на них в ванной, в прихожей, на полу в гостиной, на съёмных тумбах в кухне и даже в недрах гардероба — в общем, везде, где Ино причёсывалась или поправляла причёску.

По всей квартире, то есть.

— Я же убираю их за собой, — говорила Ино, отмахиваясь. — Подумаешь, пару волосков осталось.

Дело было как раз в том, что их было не пару — иногда Сакуре казалось, что Ино вставала по ночам, оставляла всю свою шевелюру на каждой горизонтальной поверхности в квартире, а потом снова ложилась спать. Волос было так много, что Сакура поражалась, как Ино ещё не облысела.

— Они просто очень быстро меняются, — объясняла Ино, пальцами расчёсывая длинный густой хвост. — Я же не могу за каждым следить.

Зато Сакура могла — она эти волосы узнала бы, даже если бы их положили рядом с другими похожими: светлыми, длинными и приятными на ощупь. Ей нравились волосы Ино — нравилось зарываться в них пальцами, когда они с Ино лениво лежали на диване, нравилось тянуть за них, осторожно наматывая на кулак, когда они занимались сексом, нравилось убирать пряди за ухо, когда они просыпались по утрам.

Но Сакуре не нравилось выгребать их из квартиры — наверное, если постараться и найти всё, что упало с головы Ино, можно было насобирать на маленькую лавку париков и разбогатеть ненароком.

— Может, это не обновление, — предположила как-то Сакура, и Ино подняла на неё взгляд в зеркале — она как раз укладывала волосы в какую-то хитрую причёску.

— В смысле?

Сакура пожала плечом и подтянула ворот растянутой футболки, чтобы не спадал.

— Может, твои волосы неспроста так обильно лезут, — сказала она задумчиво и тут же пожалела об этом.

Ино развернулась к ней на каблуке — невидимки, которые она зажимала в зубах, градом посыпались на пол; выглядела Ино очень недовольной.

И очень обиженной.

— Они всегда так лезут! — сказала она сердито, сжимая кулаки. — Или хочешь сказать, что я чем-то больна? — она сощурилась и сложила руки на груди.

Сакура тяжело вздохнула и осторожно положила ладони ей на плечи.

— Я только предположила, — сказала она виновато, и Ино надула накрашенные губы.

— Ненавижу, когда ты начинаешь диагнозами раскидываться.

Сакура улыбнулась ей.

— Я ещё ни одного не кинула.

— И не начинай, — Ино цокнула языком и позволила себя поцеловать.

Сакура погладила большим пальцем ключицы в вырезе её блузки, скользнула ладонью вверх по шее, задела пальцами рассыпавшиеся по плечам волосы — и между фалангами осталось что?

Правильно.

— Они мне уже везде мерещатся, — сказала Сакура, когда убирала нитку у Ино со спины.

Та поджала губы.

— Не утрируй, — она перекинула хвост через плечо, заботливо расчесала пряди пальцами.

Она очень любила свои волосы — а Сакура очень любила Ино.

Но количество волос от этого не уменьшалось — Сакура наловчилась выхватывать их взглядом раньше, чем солнечные лучи или свет от люстры над головой; если обойти комнату по кругу три раза, можно было собрать небольшой такой клок. Как только гости не замечали.

— Какие волосы? — спросил Наруто, когда основательно грабил её холодильник в обед.

Сакура молча показала ему за спину — Наруто долго всматривался, даже присел, чтобы поводить носом по тумбе, потом заметил. Взял волос двумя пальцами, осмотрел его на свету, хмыкнул.

— Действительно, волос, — сказал он глубокомысленно и пожал плечами. — Никогда бы не заметил, если бы ты не сказала.

У Сакуры просто был опыт.

За то время, что они с Ино жили вместе, она основательно намаялась с её волосами — и дело касалось не только выпавших волосков. Когда Ино спала, она забрасывала шевелюру за подушку, но ночью она всё равно оказывалась разбросана по всей кровати — конечно, Сакура придавливала её во сне, и время от времени, где-нибудь часа в три ночи, они ругались. Ино категорически не хотела заплетать волосы в косу или пучок на ночь, потому что:

— Им надо дать отдохнуть! — так что Сакура просто забирала подушку и молча уходила на диван.

Проблема была в том, что волосы были и там — они были везде, где была Ино; такая интересная закономерность.

— Ты сама их не зажимаешь? — спросила как-то Сакура, когда они собирались покататься на лыжах с Ли и Тентен.

Ино как раз застёгивала лыжную куртку, и волосы из её длинного хвоста ни разу не попали между зубчиками молнии.

— Что зажимаю? — не поняла она, заправляя волосы под шарф, чтобы не раскидывались по плечам.

Сакура протянула ей перчатки.

— Волосы, — буркнула она — тема за последнее время стала острой и животрепещущей, Ино вскинула на неё предупреждающий взгляд. — Ты не зажимаешь их ручкой сумки или курткой, или, не знаю, в глаза они тебе не лезут, когда погода ветреная?

Ино посмотрела на неё оценивающе и пожала плечом.

— Да нет, вроде, — она осмотрела этажерку в прихожей, чтобы убедиться, что они ничего не забыли. — Ключи взяла?

Сакура показала ей брелок.

— Взяла.

У Сакуры когда-то тоже были длинные волосы — не такие длинные, как у Ино, конечно, чуть ниже лопаток, — и она в своё время знатно с ними намучилась; так знатно, что больше не хотела отращивать. Ино же не смущали ни цены на маски и косметические средства, ни количество времени, которое она тратила на то, чтобы вымыть голову, расчесать мокрые волосы, высушить их и уложить в причёску — иногда Сакуре казалось, что проходили целые эоны.

— Никогда, — сказала Сакура, пока шинковала овощи для риса.

Ино, сидящая с ноутбуком за столом, подняла на неё взгляд.

— Что «никогда»?

— Никогда не буду отращивать волосы, — сказала она и слишком сильно вогнала нож в разделочную доску.

Ино закатила глаза и издала задушенный звук, полный возмущения, — она уже четыре раза поменяла всю линию ухода и даже сходила к специалисту, чтобы успокоить и Сакуру, и себя заодно. Её волосы просто были такими — что она теперь сделает?

— Ну, хочешь, я их обрежу, — сказала она в сердцах, хмуро уткнувшись в ноутбук, и, судя по всему, знатно испугалась, когда Сакура грохнула ножом о разделочную доску.

— Не смей! — сказала она, задыхаясь от возмущения. — Что хочешь с ними делай, только не обрезай.

Ино выгнула светлую бровь, задумчиво почесала переносицу кончиком ногтя.

— Дорогая, — сказала она, наконец. — Будь добра, определись, нравятся тебе мои волосы или нет.

Сакура тяжело вздохнула и села рядом с ней — сняла перчатки, в которых работала на кухне, промокнула пальцы полотенцем на всякий случай, подняла ладонь, спрашивая разрешения; Ино кивнула.

— Я люблю твои волосы, — Сакура пропустила пряди сквозь пальцы, потёрла между подушечками. — Но только не те, что валяются на полу.

Ино пожала плечом.

— Всем нам приходится с чем-то мириться: тебе с моими волосами, мне — с тем, что ты умудряешься находить их там, где меня даже не было.

Сакура закатила глаза и позволила поцеловать себя в висок — Ино зарылась носом в её короткие тонкие волосы, накрутила кончик пряди на палец.

Возможно, она была права.

Возможно, Сакура смирилась.

На клавиатуре ноутбука, свернувшись мягкой спиралью, лежал светлый, поблёскивающий в свете кухонных ламп, волос.

2. Этот текст полез из меня вообще неожиданно - то ли я гифки на тамблере увидела, то ли ещё что, но ситуация поселилась у меня в голове и всё. Я даже про их отцов ничего толком не знала - пришлось лезть в наруто-вики и смотреть соответствующие серии, потому что ну нельзя же вот так с бухты-барахты писать, даже если очень хочется.
Он мне очень нравится, потому что это такой грустный ламповый романс - про упущенные возможности и брошенных одиноких людей. Никакого подтекста, ничего лишнего - просто про одиночество. И КакаГай, как основная линия.

Неотправленные письма, чуть больше 1к слов, PG.Какаши никогда не трогал вещи отца без лишней надобности — просто однажды собрал их в большую коробку и поставил в самый тёмный угол, чтобы не было видно; он не любил вспоминать об отце, и эта коробка очень быстро исчезла из его памяти, полной ярких и болезненных эпизодов.

Он нашёл её совершенно случайно — просто наткнулся и завис над ней, будто его парализовало. Гай окликнул его из кухни (он что-то готовил и хотел узнать, что нравится Какаши больше — перец красный или перец зелёный), и Какаши вздрогнул — посмотрел на коробку, наклонился и взял её в руки.

Она была лёгкой — вещей после отца осталось немного — и потрёпанной, пыль поверх простой крышки без подписей лежала неровным слоем. Какаши присел на корточки и поставил коробку на колени — подцепил крышку пальцами, и та быстро соскользнула на пол. Всё было таким же, каким он его оставил — в основном, свитки и мелкое оружие, предметы, которые с оглушительным успехом обезличивают шиноби.

Но было кое-что ещё.

Какаши взял в руки маленькую игрушку, перешитую раз двадцать, такую пыльную и потрёпанную, что невозможно было понять, что именно она изображала, и увидел стопку конвертов без подписей и опознавательных знаков, перевязанную простой грубой бечёвкой. Какаши нахмурился — вытащил конверты, осмотрел стопку со всех сторон, поднял один над головой, чтобы просветить; бумага была плотной и шершавой наощупь, на свету еле заметной вязью тянулись редкие строчки иероглифов.

Это было странно — он совершенно не помнил этих конвертов, и не мог предположить, что они содержали; гражданские использовали такие для писем, но его отец никому и ничего не писал, а если и писал, то предпочитал, как и любой шиноби, свитки и какую-нибудь из систем шифрования. Совершенно точно не простые белые конверты с короткими письмами внутри — пускай и совершенно безликие.

— Какаши! — позвал его Гай, и Какаши снова вздрогнул — чуть не растерял все конверты на полу. — Если ты не появишься на кухне через секунду, я признаю это соревнованием и оставлю победу за собой!

Какаши закатил глаза и сложил конверты в стопку — убрал во внутренний карман жилета, закрыл коробку крышкой и поставил на место; в темный угол, где ей было самое место, как и всем его ярким и болезненным воспоминаниям.

— Тебе придётся постараться, чтобы оставить победу за собой, — отозвался он расслабленно и спрятал руки в карманы.

Гай повернулся к нему — фартук на нём смотрелся дико, конечно, и Какаши был безумно благодарен, что фартук оставался не единственной одеждой на Гае; в этом мире всё ещё оставались вещи, к которым Какаши не был готов. Хотя, это был Гай — что бы он ни делал, он делал это на удивление хорошо, пускай и слегка экстравагантно.

Иногда, правда, и не слегка.

— Всё в порядке? — спросил Гай. — Выглядишь задумчивым, соперник.

Какаши привычно улыбнулся ему — не той дежурной улыбкой, которая получалась у него так хорошо, а той маленькой, которую он берёг для особенных людей.

Для семьи.

К конвертам Какаши вернулся поздней ночью — Гай спал, раскинувшись посреди кровати, пока Какаши методично вскрывал конверты друг за другом, сидя на открытой веранде; ночь была тихой и лунной, тусклая излучина бросала на кусочки шершавой бумаги свои длинные, дрожащие тени.

Это действительно оказались письма — простые письма без отправителей и получателей, написанные торопливо и немного коряво, будто писались они в полевых условиях на коленке; Какаши пришлось постараться, чтобы разобрать отдельные иероглифы, и когда это у него получилось, он обескуражено вскинул брови. Перечитал каждое письмо дважды, понял, что разложить их по хронологии не представляется возможным, и сжал их в ослабевших руках.

Они казались живыми, эти кусочки прошлого — такими живыми, будто ещё немного, и они задышат, тяжело и сорвано, захрипят старыми, высохшими чернилами.

Какаши растолкал Гая — тот подслеповато сощурился и тут же нахмурился, приподнимаясь на локте; может, подумал, что Какаши приснился кошмар или что-то в этом роде, но Какаши не дал ему раскрыть рта.

— Я нашёл коробку с вещами отца, — начал он. — А в ней — старые письма.

Гай моргнул.

— Письма?

— Да, — Какаши кивнул и показал ему стопку конвертов в своих руках. — Письма моего отца к твоему.

Гай уставился на него и рывком сел на кровати — подтащил травмированную ногу и вытянул здоровую вдоль бедра Какаши. Тот не поленился распаковать конверты во второй раз — в тусклом свете лицо Гая, читающего высохшие строчки, казалось угрюмым и сосредоточенным.

На самом деле эти письма не были чем-то особенным — просо короткие скупые сообщения от одного человека к другому, написанные, скорее всего, либо на самих миссиях, либо в промежутках между ними; отец писал их не свитками, потому что никогда не планировал отправлять. Быть может, так ему было проще справиться со всем, что его окружало — что его ожидало и что делало ему больно.

Какаши мог его понять.

В своих письмах отец, опуская стратегические подробности, писал о том, что происходило с ним на миссиях — писал о войне, о товарищах, о выборе и возможностях; временами это было похоже на дневники, временами — на предсмертные записки. Отец писал о себе, о Какаши, о Дае и его упёртом сыне; писал, что был бы рад, если бы после его смерти Какаши не остался бы один. Писал, что обязательно вернётся; писал, что рад взаимоотношениям между ним и Даем, между их детьми. Писал, что если бы он и Дай родились где-нибудь в другом месте и в другое время, быть может, у них бы что-нибудь сложилось. Он писал так много, что в горле стоял тяжёлый комок.

Это не были любовные письма — это были письма от отчаяния.

Гай прочитал каждое — потом молча встал, оберегая травмированную ногу, и достал из-под кровати коробку; она была небольшой, деревянной, с тяжёлой крышкой. Гай копался внутри не больше трёх секунд, а когда положил на кровать похожую стопку конвертов, Какаши уставился на них, как на ядовитых змей, затаившихся в складках одеяла.

— Можно? — спросил он сипло — его ладонь замерла над старой, потрёпанной бумагой.

Гай кивнул.

— Конечно.

Это тоже были письма — полные жизни, эмоций и любви письма отца Гая к его, Какаши, отцу; такие же сумбурные, безнадёжные и неотправленные. Те же беглые иероглифы, те же избитые слова, то же всеобъемлющее отчаяние, смотрящее прямо в глаза между тяжёлыми строками. То же «если бы мы родились в другое время и в другом месте», та же пустота — и то же одиночество.

Неважно, какие слова они использовали — они писали об одном.

И никогда этого так и не сказали.

Какаши дочитал все письма и сложил их аккуратной ровной стопкой — его рука сама потянулась к Гаю, и тот сжал её в собственной, шершавой от шрамов, ладони. Прямо перед ними, белея в складках одеяла, лежала целая нерассказанная история — история о мёртвых, брошенных людях, которые встретились, но так и не поговорили.

Какаши обнял Гая — крепко прижался, положил щёку на крепкое плечо; чужая ладонь тяжёлым грузом опустилась на поясницу, письма между ними заплакали высохшими чернилами. Какаши знал одно — что бы ни случилось, себя он в коробке, заброшенной в тёмный угол или под кровать, точно не похоронит.

Ни себя, ни Гая.

3. Когда я говорила, что не все тексты из низкого рейтинга делают мне хорошо, я имела в виду именно этот - мы ехали из Рима во Флоренцию, бабы спали, я залипала в окно и вообще-то тоже собиралась поспать, но в голове щелкнуло, и я решила, что в этой жизни слишком мало ангста и что пора кидать стекло на вентилятор. Я такая молодец, боже - включила два замечательных трека (Agnes Obel - Familiar и Until The Ribbon Breaks - One Way Or Another) и, да, расчехлила ворд. Когда я пишу, то стараюсь абстрагироваться от текста, зато когда перечитываю, начинаю проникаться - Оля вообще сказала, что я ужасно самодостаточна: сама написала - сама расстроилась.
Так что да, этот текст разбивает мне сердце - мне, Ли и плюшке Металу.
Ну, и конечно же, это ГааЛи, чёрт возьми.

Дальше, чуть больше 1к слов, PG.Ему сказали об этом последнему — посол был бледен и напуган, его руки, сжатые в кулаки, нервно подрагивали, под глазами залегли тяжёлые, уродливые мешки. Ли нахмурился, когда увидел его на пороге собственного дома — он знал, как зовут этого молодого человека, но не знал, почему он так напряжён и расстроен.

Всё встало на свои места, когда он сцепил руки за спиной — напряжённые плечи задрожали острыми углами — и, насильно заставив горло воспроизводить звуки, сказал:

— Казекаге-сама погиб, защищая деревню от налётчиков, — когда он говорил, голос его был похож на скрежет металла. — Темари-сан велела, чтобы я поставил вас в известность.

Вот и всё.

Это было неспокойное время — время, за которое они отдавали свои жизни.

Ли моргнул — раз, второй, третий; он понимал смысл слов, он понимал, почему забилось между рёбрами в болезненной судороге, — он не понимал, что ему делать дальше. Посол смотрел на него глазами, похожими на исчерченную кальку, его сухие губы ломались в тяжёлой, траурной дуге.

— Пап? — позвал его Метал — он выглядывал из-за бумажных створок, капли с его волос гулко падали на бамбуковый настил. — Пап, что случилось?

Ли обернулся к нему — чтобы увидеть испуганные, полные непонимания, детские глаза.

Дорога до Суны занимала три дня — Ли, по привычке, осилил её за два; Метал у него на подхвате тяжело и сорвано дышал украдкой, пряча лицо в сгиб локтя. У него были уставшие красные глаза — когда они останавливались, чтобы отдохнуть, он постоянно плакал, свернувшись клубком в своём спальном мешке. Ли сидел рядом с ним, держал ладонь на подрагивающем детском плече — он бы тоже плакал, но слёз не было.

Они появились, когда Ли увидел Гаару — белого, неподвижного, похожего на точёную скульптуру, заботливо вытесанную из известкового камня; чёрные одежды, в которые его укутали старейшины, напоминали уродливые кляксы чернил, оттеняли его бумажную кожу, очерчивали его бескровные губы, углубляли круги его закрытых глаз.

Гаара был мёртв — Ли поверил в это, когда увидел его; сухого и холодного, похожего на зыбкий песок в ночной, недружелюбной пустыне. Метал плакал, уткнувшись носом в дрожащие ладони, — его судорожные, глухие вхлипы разрывали тишину похоронного зала, ржавыми гвоздями вбивались в крышку резного саркофага и эхом отдавались у Ли в груди.

В зале Советов ставили ещё одну скульптуру — пятую; Канкуро принимал новые обязанности в глухом, апатичном раздражении, Темари зажимала рот ладонью и плакала, когда думала, что никто её не видел.

Суна застыла в центре песчаной бури.

В день похорон Ли нёс гроб на сожжение — на нём была форма Суны, но протектор Конохи; лакированное дерево свинцовой тяжестью оттягивало его плечо, вжимало его в землю, хоронило в зыбких песках. Когда всё горело, дым, густой и душный, заволок прозрачное небо над головой, оцарапал глаза, стиснул горло в крепком кулаке — Наруто положил ладонь Ли на плечо; его взгляд, хмурый и полный боли, смотрел прямо в огонь.

Труднее всего было дышать — Ли ловил воздух скупыми глотками, и комок в его горле разбухал с каждой минутой, с каждым треском яркого огня; пустота внутри него скребла голодными клыками, и её длинный сухой язык вылизывал его мокрые больные глаза. Метал рядом с ним больше не плакал — у него просто не осталось слёз; он дышал надсадными всхлипами, и когда он говорил, голос его предательски дрожал.

Когда всё закончилось, Канкуро позвал его на разговор — он сидел за тем самым столом, где Гаара провёл большую часть своей жизни, пил саке и говорил. Ли держал пиалу в ладони, но ни разу к ней не притронулся.

— У меня умер любимый человек — у всех нас, — сказал он бесцветно, когда слёзы в глазах Канкуро стали похожи на прозрачные камни. — А я даже не могу напиться.

Метала он нашёл на крыше Резиденции — он сидел на самом краю, подтянув колени к груди, и его красные от слёз глаза бесцельно осматривали сухие, мёртвые окрестности.

Вся Суна теперь казалась мёртвой.

Ли сел рядом с ним, спустив ноги вдоль края, — зыбкий ветер зарылся в его пыльные волосы, и на секунду Ли показалось, что это тёплая рука Гаары; показалось, что если обернуться — всё будет, как прежде. Метал посмотрел на него украдкой, стискивая ладони в кулаки, — ветер играл и в его волосах, размазывал пустынную пыль по его бледным, заплаканным щекам.

Ничего не будет, как прежде — Гаары с ними больше не было.

— Как ты? — спросил Ли — он спрашивал об этом по двадцать раз на дню, и Метал всегда отвечал одинаково.

Он говорил:

— Я скучаю, — он утирал красный нос кулаком, с трудом сглатывал болезненный комок в горле и говорил: — Мне так больно, пап.

Ли знал — когда он крепко обнимал Метала, его дрожь ощущалась как своя.

Они остались в Суне чуть дольше остальных — апатия, сковавшая поселение, растекалась зыбкими песками вдоль полупустых, тихих улиц; не было слышно громких детей, никто не пел под увядающими цветочными гирляндами, никто не смеялся во время семейного ужина. Суна казалась вымершей — сухой и безмолвной, такой, какой её знали немногочисленные гости.

Такой, какой её любил Гаара.

Самое тяжёлое во всём этом оказалось не понять — принять; Гаары было так много в их с Металом жизни, что когда он исчез, им показалось, будто он забрал её с собой. Эта пустота, зияющая между рёбрами, росла день ото дня, наполняла глаза слезами и мешала дышать, будто яд, сковавший мышцы; Ли бы отдал свою жизнь, лишь бы не знать, каково это — потерять особенного человека, близкого друга, половину себя.

Но Ли не мог — это не то, чего хотел бы Гаара.

Когда они уходили, Темари долго обнимала Метала — она осталась с братом, чтобы поддержать его в дебатах с Советом; Метал сопел ей в шею, и её сухие глаза казались засыпаны наждачной бумагой.

— Берегите себя, — сказала она напоследок и вымученно улыбнулась.

Ли нашёл в себе силы, чтобы улыбнуться ей в ответ — Суна за их спинами выла песчаными бурями.

Метал был тих и угрюм — на привале он долго сидел, подтянув колени к груди, и смотрел в потрескивающий костёр. Ли видел, как дрожали его упрямые детские глаза, как он закусывал губу и с силой втягивал воздух в лёгкие, как трепетали крылья его носа и ходили желваки под его скулами. Они с Гаарой были очень близки — Метал ужасно любил Гаару; Гаара был ему вторым отцом, и потерять его — как потерять половину мира. Однажды Ли похоронил сенсея и лучшего друга — он знал, о чём говорит.

Но всё это было неважно.

— Это не то, чего бы хотел Гаара, — сказал Ли, когда положил ладонь Металу на плечо — тот вздрогнул и повернулся к отцу. — Он бы не хотел, чтобы ты так долго плакал.

Метал поджал искусанные губы, позволил взять себя за руки — они подрагивали, когда Ли держал их в ладонях; он уткнулся взглядом в собственные колени, нашёл в себе силы, чтобы кивнуть.

— Он бы хотел, чтобы мы жили дальше, — сказал Ли тихо — слёзы у него в глазах казались дрожащими каплями. — Потому что даже теперь он всегда рядом.

Если крепко зажмуриться, могло показаться, что до Суны — всего три дня пути, но на самом деле, им больше нечего было делать в Суне. Всё, что наполняло недружелюбную пустыню жизнью, было мертво.

Метал кивнул и утёр болезненные слёзы — его дыхание было горячим и обжигало Ли шею; это был глухой предрассветный час.

Надо было двигаться дальше.

И, боже, мне дали ачивку! И какую ачивку!
Это так мило, что мой аватар - Гаара, а мне воткнули Ли сбоку - шиппер так рад, что чуть не умер, когда увидел
И да, слайс-оф-лайф - это действительно мой путь ниндзя, так точно подмечено, что прямо в кокоро

Обзорам.<a href="http://allbloo.diary.ru/p217392963.htm" target=_blank>Выкладывает</a> тексты низкого рейтинга с ЗФБ [L]All Blue[/L]

@темы: Ли/Гаара, Ино/Сакура, Гай/Какаши, Фемслэш, Naruto, Фанфикшн, ЗФБ-2019, Слэш, PG-13

Нет, я не успокоюсь, это моё болото, что хочу, то и ворочу.

Я вообще не очень вывожу в фикло такого формата - в плане, не читаю и не пишу сама, но тут мне прямо в голову ударило, так что вот оно, родимое. Постканон, неопределённый таймлайн по всем сценам, хэдканоны, маленький Метал как моя личная банановая плюшечка.

Три плюс один, чуть больше 3 к слов, NC.Ли нашёл его на привычном месте, в теплице – карминовый закат запутался у Гаары в волосах, лёг на его ловкие руки тёплыми тенями, обвёл черты его сосредоточенного лица. Ли честно собирался окликнуть его и пригласить на вечернюю прогулку, но они не виделись почти три месяца, и Ли ужасно соскучился по нему – замер на пороге, моргнул раз, другой, с трудом выдохнул; засмотрелся.

Пальцы Гаары – чуткие и будто отшлифованные песком – заботливо пересыпали землю в разрисованные детьми горшки, участливо трогали сухие колючки суккулентов и полные жизни листья, буквально порхали над огромным рабочим столом. Ли смотрел за его движениями так долго, что Гаара повернул к нему голову.

– Так и будешь там стоять? – спросил он просто и вернулся к полупустым горшкам.

Он выглядел таким непосредственным, открытым и почти домашним, что Ли будто по затылку приложило; три месяца вдруг показались такими долгими. Он тяжело сглотнул – он всегда был излишне эмоциональным и чувствительным, но сейчас ощущения затопили его до самого горла. Он с трудом сделал шаг, второй, а когда оказался рядом с Гаарой, то развернул его за плечи и порывисто прижался ртом к его губам. Песок у них под ногами взвился горячими змеями, зашипел Ли прямо в ухо, но Гаара нетерпеливо дёрнул запястьем, и песчаные плети осели мерцающей волной.

– Прости, – сказал Ли между поцелуями, когда Гаара подсадил его на стол и вжался между его разведённых бёдер. – Это так невежливо с моей стороны, я даже не поздоровался.

Гаара вскинул голову – его пальцы осторожно, будто трогали чувствительные листья, обвели твёрдую округлость коленей и скользнули по бёдрам; узкие ладони легли под жилетку, прижались так крепко, будто хотели достать до кожи сквозь плотную ткань комбинезона.

Гаара улыбался – надо было правильно смотреть, чтобы видеть.

– Привет, – сказал он Ли в губы, задел нижнюю кончиком носа.

Ли быстро поцеловал его в прикрытое веко.

– Привет, – отозвался он с улыбкой, пустил в рот чужой язык и задрал сетчатую футболку Гаары до самых лопаток.

Гаара знал, где на комбинезоне пряталась молния – тонкую майку под ним он бросил куда-то на стол, прижался ртом к крепкому торсу и нажал на бёдра, требуя раздвинуть ноги шире. Ли охотно подчинился, пропустил пряди чужих волос между пальцами и охнул, когда Гаара нажал ладонью на его пах. Гаара был сосредоточен и расслаблен одновременно, и он был такой красивый, что у Ли перехватывало дыхание. Он запрокинул голову, позволяя сжать зубы на собственной шее, и откинулся на ладони, поставленные позади спины.

Это было не лучшим решением в его жизни – ладонь обожгло острой болью, Ли вскинулся, вскрикнул, и Гаару отшатнуло от него; он спружинил на мягких коленях, поставил кисть так, чтобы можно было быстро сжать её в кулак, и уставился на Ли во все глаза.

Смятый кактус у Ли за спиной ощерился сломанными колючками и сухими трещинами.

– Прости, – снова сказал Ли, когда они сидели прямо на полу, и Гаара осторожно вытаскивал колючку за колючкой из его травмированной кожи. – Я не знал, что он там стоял.

Гаара покачал головой – в надвигающейся темноте его тень казалась статной и узкой.

– Не страшно, – сказал он ровно и чуть нахмурился, рассматривая чужую ладонь со всех сторон. – Ты уверен, что тебе не нужен медик?

Ли помотал головой – он примчался в Суну не для того, чтобы терять время в больничном крыле.

– Ерунда, – кожу неприятно, но терпимо жгло мелкими ссадинами. – Твоей помощи достаточно, спасибо, Гаара.

Гаара кивнул, отпустил чужую ладонь, а потом приподнялся на коленях, забрал волосы у Ли со лба и прижался губами к открытой коже.

– В следующий раз будь внимательнее.

Ли улыбнулся ему и сжал в руках – закат вспыхнул редким румянцем у Гаары на щеках, и как же здорово было видеть его снова.

***

Документов и свитков у Гаары на столе было в три раза больше, чем у Цунаде в её худшие рабочие дни – он дотошно изучал каждый, переговаривался с Советом, долго над чем-то думал, и усталость, казалось, лежала на его хмуром осунувшемся лице прозрачной вуалью.

– Реформы, – сказал Канкуро и потёр красный от недосыпания глаз – посмотрел на фиолетовую краску поверх сжатых костяшек и чертыхнулся.

Ли привык возвращаться с миссий через Суну – проводил ночь в пути, а к утру валился с ног от усталости, что его, конечно, не останавливало, – но у Гаары не всегда находилось свободное время. Ли не обижался – Гаара был каге, в конце концов, и Ли прекрасно понимал, что это значило.

Но, в любом случае, Ли было комфортно, когда Гаара просто находился где-то рядом.

– Ты уходишь завтра утром? – спросил Гаара, когда они остались в кабинете вдвоём – за окном растекалась густая пустынная ночь, полная сухого, холодного ветра.

Ли кивнул и сморщился, пряча зевок в кулак – ночь накануне он привычно провёл в дороге; нужно было выспаться, на самом деле, но Ли не хотел оставлять Гаару одного.

– Тебе нужно отдохнуть, – сказал Гаара и повёл плечами – движение получилось неловким и скованным.

Ли покачал головой.

– Успею, – сказал он с улыбкой. – С чем тебе помочь?

Гаара вскинул на него задумчивый взгляд – колебался он не больше десяти секунд; на самом деле, он слишком хорошо знал Ли, чтобы понимать, что тот никуда не уйдёт, как бы рано ему ни пришлось просыпаться утром. В Суне Ли засыпал только вместе с Гаарой.

– В архиве есть несколько отчётов, которые мне нужно просмотреть для сравнения, – Гаара откинулся на спинку кресла и устало потёр переносицу. – Они уже готовы, их нужно просто забрать.

– Без проблем, – Ли показал ему большой палец, а потом перегнулся через заваленный бумагами стол и смазано поцеловал Гаару в скулу.

Они просидели за документами до поздней ночи – Гаара копался с законодательством, Ли проверял простенькие отчёты с сопроводительных миссий, сидя на маленьком диване в углу кабинета. Опыт у него был – как-то раз Наруто не уложился в собственные возможности и сроки, выставленные старейшинами, и Шикамару привлёк на помощь всех, кто был не при делах. Бумажная работа, конечно, казалась Ли ужасно скучной – он даже собственные отчёты писал через силу; заниматься этим не хотелось, но он старался, потому что его учили не сдаваться перед лицом врага.

Отчёты были тем ещё врагом.

– Ложись спать, Ли, – сказал Гаара, не отрываясь от документов. – Уже очень поздно.

Ли покачал головой – глаза слипались, иероглифы наслаивались друг на друга, и он с силой потёр закрытое веко.

– Я пойду с тобой, – сказал он упрямо, моргнул и уставился в текст.

Гаара поднял на него взгляд – чуть сощурился, тихо выдохнул. Ли не знал, сколько прошло времени, но в следующий момент он поймал Гаару в руки, когда тот осторожно упал ему на колени – зацепил лицо тёплыми ладонями, прижался ртом к губам, сжал чужие бёдра коленями. Ли охнул, положил ладони под острые лопатки – его потянуло к Гааре, вжало в него, заставило открыть рот и впустить чужой горячий язык. В тишине кабинета, полного исписанных бумажек, его дыхание было тяжёлым и оглушительным – Ли повело, он зарылся носом Гааре в шею, вылизал напряжённые мышцы, вцепился пальцами в чужие ягодицы; Гаара толкнулся бёдрами в его пах.

Утром Ли ждала долгая дорога – но это было неважно, и его руки старались раздеть Гаару очень быстро.

Не успели.

Гаара обхватил его шею руками, прижимаясь теснее, крепко сжал коленями, уткнулся лицом Ли в плечо и вдруг замер, обмякая в чужих ладонях – Ли удивлённо моргнул, погладил Гаару по вогнутой спине и услышал размеренное сонное сопение. Сердце у Ли в груди колотилось, как бешеное, об напряжение внизу живота можно было порезаться, а щёки у него были ужасно красными – но Гаара очень устал.

А ещё он доверял Ли безоговорочно.

Ли поцеловал его в висок, подхватил под бёдра и, улыбаясь, поднялся с дивана – засыпал в Суне он всё равно только вместе с Гаарой.

***

Гаара приехал в Коноху в рамках дипломатического визита три дня назад – все эти дни Ли видел его только мельком, задумчивого, хмурого и сосредоточенного. Наруто выглядел не лучше – тревога на его обычно беззаботном лице казалась яркой кляксой.

Шикамару морщил нос и чесал затылок.

– У нас утечка информации, – сказал он как-то между делом, пока Ли ждал, когда Метал попрощается с Шикадаем и другими детьми. – Под угрозой оба селения, старейшины беснуются, – Шикамару спрятал руки в карманах. – Будь готов, если что.

Ли задержал на нём тяжёлый взгляд и кивнул – Метал затормозил возле них и с совершенно серьёзным лицом пожал Шикамару руку; тот довольно хмыкнул и проводил их до ворот.

За ужином Метал молчал и долго ковырялся в своей чашке – Ли щёлкнул палочками, привлекая его внимание.

– Всё в порядке? – спросил он, и Метал поднял на него обеспокоенный взгляд.

Он колебался – поджал губы, опустил палочки в чашку; глухой стук показался оглушительным звоном.

– Всё будет хорошо, пап? – спросил он наконец, и его вопрос поставил Ли в тупик.

Он моргнул, нахмурился.

– Конечно, – отозвался он в смятении. – Разве что-то должно случиться?

Метал насупился.

– Шикадай говорит, что что-то не так, – он уткнулся взглядом в собственную чашку. – И Гаара совсем не появляется, всё время ходит хмурый.

Ли выдохнул и положил ладонь Металу на плечо – он был ещё слишком мал, чтобы понять, что происходит, но уже ощущал эту тревогу, повисшую в воздухе, как густой запах озона после грозы.

– У Гаары и Наруто много забот, но они оба стараются, чтобы и ты, и Шикадай были в безопасности, – Ли потрепал его по голове и ослепительно улыбнулся. – Ты тоже постарайся, Метал.

Тот поджал губы и крепко сжал палочки в руке.

– Да, пап!

Ночью Ли не спалось – он вертелся на широком футоне, безучастно смотрел в разрисованный тенями потолок и слушал размеренное дыхание Метала в соседней комнате. Ему не понравились ни слова Шикамару, ни тревога, застывшая у Метала в глазах, ни хмурый, холодный взгляд Гаары, который Ли увидел, когда они встретились утром – казалось, что что-то, возможно, должно произойти, и это ожидание тугим комком щерилось прямо в горле.

Тяжёлые мысли загнали его в зыбкую дрёму – Ли вздрогнул, когда на плечо легла тёплая рука. Он вскинулся, приподнимаясь на локте, и нос к носу встретился с Гаарой. Тот сидел на коленях на краю футона, а его одежда, аккуратно сложенная, лежала в шкафу – шорты и футболка Ли, конечно, смотрелись на нём замечательно.

– Прости, я думал, ты спишь, – сказал он тихо и потянулся за тонким одеялом.

Ли перехватил его руку и заглянул ему в глаза – точёное лицо Гаары казалось фарфоровой маской в этой зыбкой, лунной темноте.

– Всё в порядке? – спросил Ли, оглаживая косточки чужого запястья пальцами.

Гаара задержал на нём внимательный взгляд – потом прикрыл глаза и устало выдохнул.

– Да, – сказал он легко – его низкий шёпот растёкся у Ли в ушах. – Теперь всё в порядке, можешь не волноваться, – Гаара высвободил руку из чужой хватки. – Я расскажу тебе завтра, хорошо?

Ли выпустил воздух из лёгких с шелестящим шумом и положил ладонь Гааре на щёку – улыбнулся.

– Хорошо, – сказал он просто и поцеловал Гаару.

Тиски, сковавшие грудную клетку, расплавились под горячей кожей, стало легко и спокойно; если Гаара говорил, что всё было в порядке – значит, так и было. Рот сам растягивался непозволительно широко прямо в поцелуй, дыхание Гаары оседало у Ли на губах – он попытался отстраниться, но Гаара не позволил; положил ладонь Ли на затылок, сжал крепкое плечо в пальцах и охотно раскрыл рот чужому языку.

Прохладная ночь взорвалась обжигающим пожаром – Ли подмял его под себя, вжался прямо между разведённых бёдер, и, чёрт, как много одежды было на Гааре. Они целовались до тех пор, пока не кончился воздух – скулы у Гаары темнели в этом душном воздухе, губы распухли, и глаза казались двумя блестящими фонарями. Ли замер над ним, опираясь на локти, поймал губами пальцы, которыми Гаара гладил его по лицу, вжался в него теснее – Гаара беззвучно охнул; нужно было хорошо прислушаться, чтобы услышать.

У Ли был превосходный слух – у Метала, видимо, тоже.

Деревянная створка отъехала в сторону с непозволительным для этой тишины грохотом – Гаара дёрнулся и прикусил Ли губу от неожиданности.

– Пап? – Метал держал плюшевого медведя в одной руке, а второй тёр сонные глаза. – Я услышал какой-то шум, что случилось?

Ли обернулся к нему – они с Гаарой раскатились по разным концам футона и успешно делали вид, что не зажимали друг друга секунду назад.

– Всё хорошо, не можем поделить одеяло, – он улыбнулся и поманил Метала к себе.

Тот разлепил сонные глаза и сфокусировал взгляд на Гааре – сон с Метала слетел, как не было, он улыбнулся широко и ярко, так радостно, что можно было не зажигать свет, чтобы осветить всю комнату.

– Гаара! – он бросился Гааре в объятия и чуть не снёс его на пол.

Тот улыбнулся ему и погладил по спине.

– Давно не виделись, – его уставший голос был полон тепла, и это заставило Ли растянуть губы в яркой улыбке.

– Я так скучал, Гаара! – Метал насупился, уставился Гааре в глаза. – Ты ведь никуда не уйдёшь?

Гаара погладил его по голове и тихонько ущипнул за щёку – он частенько проделывал такое с Ли, когда тот с ним не соглашался, но с Металом в этот жест он вкладывал другой смысл.

– Нет, сегодня я останусь с вами, – сказал он мягко.

Метал хлопнул в ладони и крепко сжал медведя подмышкой – он был таким счастливым, что его эмоции можно было раздавать нуждающимся.

– Отлично! – сказал он воодушевлённо и улёгся посреди футона – прямо между ними двумя. – Пап, можно сегодня я буду спать здесь?

Ли поднял палец вверх.

– Если с утра сделаешь на сто отжиманий больше.

Метал решительно насупился.

– На двести! – сказал он горячо и посмотрел на Гаару блестящими счастливыми глазами. – Ради Гаары.

Тот поднял открытые ладони.

– Не стоит идти на такие жертвы ради меня.

Оба – и Метал, и Ли, – покачали головами:

– Стоит.

Гаара устало выдохнул и пожал плечами – будто говорил: «Что ж, делайте, что хотите». Ли поймал ладонь Метала одной рукой, а вторую положил Гааре на щёку – он улыбался.

Он так любил их.

***

Обычно Гаара путешествовал в компании Канкуро, особенно, если его изыскания заканчивались не дальше Конохи – в этот раз Канкуро был вынужден отправиться в Суну на сутки раньше, поэтому Наруто без задней мысли отправил в сопровождение Ли; бровями ещё так хитро поиграл, за что получил от Сакуры несмешной подзатыльник.

– Ты ведёшь себя недостойно, господин хокаге, – прошипела она, поправляя причёску.

Ли не уставал восхищаться этой женщиной – восхищаться ей и бояться её.

Они выдвигались ранним утром – Метал, недоспавший положенных два часа, сонно тёр глаза и дремал, уткнувшись Гааре в плечо.

– Возвращайся быстрее, Гаара, – промямлил он и потёрся щекой о чужую щёку. – Или нет, лучше жди нас, мы с папой сами к тебе придём.

Гаара встрепал его волосы и смазал кончиком носа вдоль его виска.

– До Суны всего три дня пути – я обязательно вас дождусь.

Метал фыркнул сквозь сон:

– Мы осилим за два, – и от души зевнул Гааре в шею.

Ли улыбнулся и погладил его, дремлющего, по спине – как он им гордился.

Они провели в пути весь день – Ли отвык от такого медленного темпа и постоянно одёргивал себя, чтобы не убежать вперёд.

– Прости, это так непривычно, что мне не нужно торопиться в Суну, – сказал Ли виновато, когда они остановились, чтобы купить данго.

Гаара скользнул по нему взглядом.

– Ты всегда торопишься в Суну? – спросил он заинтересовано, и Ли весь вскинулся – чуть целый шарик в траве не потерял.

– Конечно! – отозвался он горячо. – Зачем мне проводить лишний день в пути, если я могу провести его с тобой?

Гаара моргнул и отвёл взгляд – если присмотреться, можно было заметить на его белых скулах лёгкий румянец; быть может, конечно, это падали тени от цветущих деревьев, но Ли знал, куда, когда и как смотреть. Он широко улыбнулся и приободрился – даже если они двигались слишком медленно на его вкус, ему нравилось путешествовать вместе с Гаарой.

На ночь они остановились в большом придорожном отеле с горячими источниками – казекаге встречали с должным почётом, и на кровати в комнате, которую ему презентовали, можно было потеряться. Ли навострился в сторону собственной комнаты, но Гаара перехватил его за руку – сначала запястье сжало тугое кольцо песка, потом – его тёплая рука.

– Ты не хочешь спать со мной? – спросил он обыденным тоном, и Ли с трудом сглотнул.

Помотал головой и сбросил рюкзак с плеча.

– Конечно, хочу! – он воодушевлённо ударил себя в грудь.

Гаара незаметно пожал плечом.

– Оставь свои вещи у меня.

Ли моргнул и, прежде чем поцеловать Гаару в полутёмном коридоре, быстро осмотрелся по сторонам – он взял это за привычку после того, как порывисто подхватил Гаару на руки прямо на глазах у всего Совета в Суне. Ничего страшного, конечно, не произошло, но потом было немного неловко, да и Канкуро целый день пытался оторвать ему голову.

Так что Ли решил, что впредь будет осматриваться по сторонам.

После ужина они отмокали в горячих источниках – Ли закончил свои дела первым и утоп в круглой каменной чаше по самые уши; навернул десять кругов для разогрева, прижался лопатками к горячему камню, забрал мокрые волосы со лба и раскинул руки по бортику. Натруженные мышцы приятно ныли в обжигающей воде – Ли шумно выдохнул и приоткрыл один глаз, когда услышал тихий всплеск.

Гаара погрузился в воду по плечи и потёр мокрыми ладонями уставшую шею – его растрёпанные волосы пригладились под тяжестью осевшего пара, щёки раскраснелись, губы влажно заблестели; Ли пришлось стиснуть челюсти, чтобы не крякнуть ненароком. Они знали друг друга уже очень давно, но это не мешало Ли время от времени смотреть на Гаару так, будто он смотрел на него впервые – так, будто ничего лучше он в своей жизни не видел.

Ли и глазом моргнуть не успел – Гаара оказался прямо перед ним.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил он, нахмурившись, и положил ладони Ли на щёки. – Ты весь красный.

Ли сдавленно кивнул – Гаара смотрел на него очень внимательно и чуть обеспокоенно, готовый в любой момент вытаскивать его из воды.

– Д-да, – отозвался Ли неуверенно. – Тут просто очень жарко.

Они остались здесь вдвоём – подумалось вдруг Ли; одни, наедине друг с другом, и не было никого, кто мог бы им помешать, потому что Гаара был казекаге, и Гаара ясно дал понять, что беспокоить его не стоило.

А ещё они были без одежды и очень близко друг к другу – Ли ощущал, как его колен под горячей водой касалась чужая кожа. Он шумно выдохнул, поднял взгляд, чтобы посмотреть во внимательные глаза напротив, и протянул руку, чтобы коснуться ладонью чужого бока под тугими рёбрами – Гаара подался к этому движению и скользнул Ли между колен; его немного потряхивало, как если бы он замёрз, но вода была такой горячей, что это казалось невозможным.

Ли всё равно обнял его, чтобы согреть.

Во рту у Гаары было жарко и мокро – прямо как в пропитанном паром воздухе; Ли чуть сознание не потерял, пока они целовались. У него кружилась голова, громко колотилось под рёбрами, и тяжёлый член Гаары крепко прижимался к его животу – собственное возбуждение казалось неподъёмной ношей, растекалось обжигающей водой по венам.

– В твоей комнате просто огромная кровать, – сказал Ли сипло, когда Гаара толкнулся в его бёдра и сдавленно кивнул.

Подушки намокли моментально, простынь сбилась под влажными телами, и холодный ночной воздух, дышащий в открытое окно, ледяными языками облизывал разгорячённую кожу. Гаара позволил разложить себя посреди кровати – раздвинул ноги, схватил Ли за плечи, вцепился в волосы на затылке; он был текучим, как песок, ужасно горячим, отзывчивым и жадным. Его пальцы крепко сжали их обоих, и Ли со стоном толкнулся в его чуткие ладони – его раскачивало на этих глухих волнах, прижимало к Гааре, и он сорвано дышал в приоткрытые губы напротив. Гаара ловил воздух влажным ртом, вскидывал бёдра навстречу, позволяя крепко вцепиться себе в поясницу, и его глаза неотрывно смотрели, как меняются выражения у Ли на лице – как он кусает губы, как толкает сиплые звуки языком, как быстро шепчет в этом жарком бреду.

После мокрые простыни неприятно липли к телу – Гаара лежал у Ли на плече, и его узкая ладонь тёплым грузом покоилась поперёк его тяжело вздымающейся груди; раньше Гаара досконально обводил пальцами его шрамы, но теперь выучил их все и больше к ним не возвращался. Ночной воздух покрывал тело холодной плёнкой, и надо было встать с кровати, на самом деле, чтобы снова в неё лечь.

Гаара заупрямился, и Ли подхватил его на руки – Гааре это никогда не нравилось, но к компромиссу по этому вопросу они так и не пришли.

– Поставь, – потребовал Гаара, и Ли покачал головой.

– Если ты прилипнешь к простыням наутро, мне придётся нести тебя в Суну в таком виде, – сказал он и мягко улыбнулся.

Гаара смерил его оценивающим взглядом – прикинул все за и против, наверное, и позволил отнести себя к источнику. Вода теперь не казалась такой горячей, и пар, оседающий на щеках, приятно холодил кожу – Ли сжал ладонь Гаары под водой и снова откинулся на каменный бортик. Чужие пальцы заботливо огладили его костяшки, и Ли, широко улыбнувшись, спрятал лицо в изгибе чужой шеи.

Ночь над головой зажигалась бесконечными звёздами – впереди их ждало чуть больше времени вместе.

Для обзоров.<a href="http://allbloo.diary.ru/p217292195.htm">Три плюс один</a>. Автор: [L]All Blue[/L] (Рок Ли/Гаара, NC-17, романс)

@темы: Ли/Гаара, Naruto, Фанфикшн, Метал Ли, NC-17, Слэш

Я ничего такого не собиралась делать - оно само, честное слово, предложение за предложением, и вот я уже в конце текста, как это выходит вообще

С Боруто у меня тяжелые отношения, и вообще-то у меня совершенно другой канон (про Саске, который ищет шаринганом парные варежки в большом тазике с варежками, пока Наруто одевает Боруто на гулянку, ага ), но иногда эта вещь даёт мне повод поорать. Вот как тут например. Серьёзно, я считаю, что они большая суна-коноховская семья, и что вы мне сделаете вообще, я в другом городе живу Возможно, когда-нибудь я даже напишу АУ (модерн, конечно же), где Гаара и Ли решают создать семью, и Металу с Шинки приходится уживаться друг с другом, как сводным братьям - хотя эта тема кажется мне бомбической и в рамках борутовского канона, я прям вижу каждую каплю презрения у Шинки в глазах и Метала, который очень старается не упасть в грязь лицом, но получается у него с весьма перманентным успехом

В общем, дайте всем этим детям счастья, пожалуйста.

Предупреждалово: далёкий пост-канон, Гааре давно за пятьдесят, он уходит на покой со своим bae и очень хочет рисовую плантацию - ну, давай, скажи ему, что он не может

О рисовых плантациях в пустыне, около 1,5к слов, PG-13.Шинки небрежно окинул взглядом просторный кабинет – круглые окна, сумеречные тени по углам, огромный кактус в глубоком горшке у двери, стопки бумаг и горы свитков на рабочем столе. Его отец провёл здесь большую часть своей жизни, вывозя на собственных плечах эту непомерную ответственность, и теперь эта забота ложилась на плечи Шинки – забота о Сунагакуре и её жителях. Все традиции и формальности были, наконец, соблюдены, и к новым обязанностям – обязанностям шестого казекаге – он приступал с завтрашнего дня.

Шинки нахмурился – каких-то особенных ощущений по этому поводу он не испытывал. Конечно, он был горд и взволнован – отец готовил его к этому десять последних лет, и теперь все возможности окончательно оказались у Шинки в руках. Вполне вероятно, что в какой-то степени ему было даже страшно, но Шинки не позволил этому ощущению разгореться между рёбрами – от него ждали грандиозных свершений, и Шинки, не привыкший отступать, собирался оправдать эти ожидания.

Он расслабился – повертел шляпу каге в руках и посмотрел на маленький диван, примостившийся между двумя астрофитумами. Сейчас он использовался как лишняя полка для проверенной документации, но когда Шинки был ещё ребёнком, то всегда сидел там, притихший, и смотрел, как отец возится с бесконечными скучными бумагами – тогда они казались Шинки такой ерундой. Все эти отчёты, сверки, архивные записи, законопроекты – теперь всё это было в его руках и больше такой ерундой не казались.

Шинки прикинул, с чего бы ему завтра начать свой новый, тяжёлый и ответственный путь – потянулся за чашкой, стоящей у фоторамки, и осёкся, когда дверь чуть не вынесли с петель. Шинки нахмурился – он, конечно, официальный казекаге только с завтрашнего дня, но немного уважения к кабинету каге кому-то, пожалуй, не помешало бы.

Впрочем, это была Йодо – с Йодо шутки были плохи.

– Он хочет плантацию, – сказала она, как только переступила порог – её длинные волосы яростно взметнулись и рассыпались по плечам. – Плантацию!

Шинки окинул её взглядом.

– Какую плантацию? – спросил он, потом покачал головой. – Кто хочет плантацию?

По хорошему надо было усадить Йодо в кресло и заставить её выложить всё по порядку – дать в руки чашку чая, чтобы она успокоилась, и напомнить, чтобы вытащила наушники из кармана и нашла на плеере что-нибудь для медитации. Шинки не успел – Йодо заходила из угла в угол, а это значило, что усадить её в кресло без использования ниндзюцу теперь было очень проблематично.

– Гаара-сама! – она всплеснула руками и ткнула накрашенным ногтем в Шинки. – Это твой отец, если ты забыл.

Шинки вскинул бровь: что Гаара – его отец, он прекрасно помнил, только утром на церемонии виделись, но вот что его отец хочет плантацию, у Шинки в голове не укладывалось.

– Да, плантацию, – Йодо кивнула и сложила руки на груди. – Огромную плантацию риса.

Шинки подумал, сколько сил нужно задействовать, чтобы организовать плантацию риса в пустыне.

– Он мне не говорил, – сказал Шинки медленно. – Я слышал только о теплице.

Йодо хмыкнула – складывалось впечатление, что отец основательно подсел ей на уши и что переубедить его у неё не получилось. Впрочем, если отец действительно во что-то упирался рогом, сдвинуть его с места не представлялось возможным – в этом он и его партнёр, надо сказать, были удивительно похожи.

– О, будь спокоен, теплица никуда не делась, – Йодо намотала прядь волос на палец. – Она стала больше и к ней добавилась плантация.

Шинки развёл руками.

– Зачем ему вообще плантация?

Йодо уставилась на него, поджав губы.

– Потому что он так захотел! Потому что теперь он больше не казекаге, и может потребовать для себя целую плантацию, а так как ни старейшины, ни совет ему больше не указ, плантацию он, чёрт возьми, получит.

Шинки поморщился.

– Не ругайся, – велел он. – И успокойся, – он показал на свободное кресло. – Сядь.

Йодо уставилась на него койотом, но послушалась – плюхнулись в кресло, подтянула ноги к груди, вцепилась пальцами в колени.

– Я просто не могу представить, где мы организуем эту плантацию, – сказала она сварливо. – Мне идея с теплицей-то не нравилась, ещё когда она размерами была не больше этого кабинета, но теперь он хочет теплицу размером с зал советов.

– И плантацию, – подсказал Шинки.

– И плантацию, – кивнула Йодо. – Рисовую плантацию! В пустыне!

Да, выращивать рис в пустыне, наверное, несколько сложнее, чем кактусы – впрочем, в некоторых вещах энтузиазма у его отца было не занимать. Шинки даже знал, кому надо было говорить за это спасибо.

– Что Арая думает по этому поводу? – поинтересовался он и посмотрел на одинокие чаинки, притаившиеся на дне его кружки.

Йодо прикрыла глаза – её утренний макияж чуть растёрся и теперь цветной крошкой мерцал на нижнем веке.

– Пошёл изучать георгафические особенности нашей страны.

– Ему, значит, идея с плантацией понравилась.

Йодо качнула головой.

– Не уверена, но Гаара-сама был очень убедительным.

Шинки ей верил – отец действительно мог.

– Ладно, – сказал он и поставил чашку на стол. – Ты уже говорила с Металом?

Йодо замотала головой.

– Ты думаешь, если Ли-сан обеими руками поддерживает Гаару-сама, Метал прислушается к голосу разума? – поинтересовалась она, и Шинки пришлось с ней согласиться.

Ещё пару лет назад он свято надеялся, что в их большой семье будет только два энтузиаста – видимо, освобождение от бремени каге открывало, как минимум, второе дыхание. Шинки на секунду представил, какие перспективы его ждут – с другой стороны, если отец справлялся, то и он обязательно справится.

Не мог не справиться - не имел права.

– Хотя, здравую мысль Метал предложил, – сказала Йодо задумчиво после паузы.

Шинки поднял на неё заинтересованный взгляд – обычно все здравые мысли Метала ничем хорошим не заканчивались. В прошлый раз очередная здравая мысль закончилась тем, что Метал, благодаря собственному энтузиазму, оказался в госпитале, и Шинки целую ночь не спал, дожидаясь, когда он очнётся – чтобы высказать всё, что он о нём думает, конечно. Естественно, Шинки не волновался, нет, о чём тут говорить, ну.

– Это какую же? – поинтересовался он.

– Он предложил им поселиться в стране Огня, где-нибудь на границе, – она постучала кончиками ногтей по подлокотнику. – Там почва совсем другая, хватит и на теплицу, и на чёртову плантацию.

– Не ругайся, – терпеливо повторил Шинки. – В чём проблема?

– Гаара-сама категорически не хочет уезжать из пустыни.

Шинки считал, что глупо уходить из пустыни, когда ты сам – настоящая пустыня. Ли-сан был согласен с любым решением отца, Арая ходил бы к ним в гости, даже поселись они где-нибудь в самых далёких горах страны Молний, а к Йодо, конечно же, никто не прислушивался. Оставалась надежда направить Метала на путь истинный, но для этого надо было хорошенько постараться.

Шинки никогда бы не подумал, что желание отца и Ли-сана жить, наконец, вместе после того, как отец оставил пост казекаге, обернётся таким количеством проблем – и плантацией.

– Слушай, – сказала Йодо, когда пауза между ними затянулась. – Может, ты с ним поговоришь?

– С отцом? – уточнил Шинки, и Йодо медленно кивнула; Шинки нахмурился. – Он уже рассказал про плантацию Ли-сану?

Йодо снова кивнула и осеклась – поняла, в какую сторону он клонит.

– Чёрт, – выдохнула она.

– Точно, – Шинки толкнул чашку обратно к фоторамке. – Если Ли-сан вдохновился предложением отца, никто из нас их не остановит.

Йодо задумчиво уставилась в окно – карминовый закат пылал над песчаными дюнами.

– У нас будет плантация, – сказала она, подперев щёку кулаком. – Рисовая плантация.

– В пустыне, – Шинки сложил руки на животе, откинулся в кресле и немного подумал. – Пусть Арая составит отчёт о всех более-менее плодородных местах в пустыне.

Йодо искоса посмотрела на него.

– Тебе к какому дню?

– Желательно, к завтрашнему, если мы не хотим затягивать, – Шинки окинул взглядом горы свитков. – Выберем наиболее пригодные районы и отправим туда Метала с исследовательской миссией.

Йодо задумчиво поджала губы.

– Если дать Металу опытных ребят, они управятся за неделю под его руководством, – она закинула ногу на ногу и сложила руки на груди.

– А значит, через месяц у нас будет самая настоящая плантация, – подвёл итог Шинки.

Йодо моргнула.

– Рисовая плантация.

Шинки кивнул.

– В пустыне.

Йодо тяжело выдохнула и перекинула волосы за спину.

– Ты когда-нибудь видел, чтобы Гаара-сама налегал на рис?

Шинки медленно качнул головой.

– Нет, – сказал он честно. – Зато я видел того, кто налегает.

Они обменялись с Йодо понимающими взглядами, и Шинки потянулся за чистым свитком, чтобы прикинуть, кого можно отправить в исследовательскую миссию – зацепил взглядом фоторамку и уставился на яркую фотографию, стоящую в углу стола. Они четверо – сам Шинки, Йодо, Арая и Метал – на переднем плане, ещё дети, экзамен только сдали, отец и Ли-сан – сзади, и по бокам – Канкуро-сан и Темари-сан. У всех – улыбки на лицах и во взгляде.

Шинки прикрыл глаза и помассировал переносицу.

– Знаешь, что? – сказал он, когда Йодо поднялась на ноги и оправила жилет джонина. – Организовать рисовую плантацию в пустыне – не такая уж и плохая идея для начала.

Йодо долго смотрела на него – потом добродушно хмыкнула и улыбнулась:

– С новым начинанием вас, казекаге-сама.

– Не паясничай, – посоветовал Шинки и бросил взгляд в окно. – Лучше позови Метала и Араю – надо разработать план действий.

Йодо взмахнула длинными волосами – они заблестели в тёплых красках заката.

– Конечно, казекаге-сама, – насмешливо фыркнула она и исчезла за дверью.

Шинки закатил глаза – хоть что-то в этой жизни не менялось. В зале советов прикидывали, куда поставить статую, когда она будет готова, Арая ответственно копался в самых недрах библиотеки, Метал убивал тренировочные манекены на плацу, Йодо тихо насвистывала, меряя уверенными шагами коридоры резиденции, а где-нибудь в темнеющей пустыне, наедине друг с другом, отец и Ли-сан обсуждали планы на ближайшую и, наконец, совместную жизнь.

Шинки глубоко вдохнул и уверено кивнул сам себе – он определённо точно был готов к новым обязанностям.

И, хэй, они действительно чудесные.

Код для обзоров.<a href="http://allbloo.diary.ru/p217266167.htm">О рисовых плантациях в пустыне</a>. Автор: [L]All Blue[/L] (Шинки, Йодо, Рок Ли/Гаара, Арая, Метал Ли, PG-13, юмор, романс)

@темы: Ли/Гаара, Йодо, Naruto, Арт, Фанфикшн, Арая, Метал Ли, Шинки, Мне не стыдно, PG-13

Я очень хочу контролировать свои эмоции, но я просто НЕ МОГУ
Этот комикс безумно трогательный.
Какое же оно прекрасное, боги

Весёлый Канкуро, на которого нужно тыкнуть, чтобы увидеть чудесное, для раскидывания стекла по обочинам.








Кстати, в профиле у автора есть интересные наброски - модернАУ, например, очень мне нравится его Гаара с кирпичом вместо лица. Нет, серьёзно, он классный, советую

Автор

Для обзоров.<a href="http://allbloo.diary.ru/p217265726.htm">Мини-комикс</a> с пейрингом Ли/Гаара у [L]All Blue[/L]

@темы: Ли/Гаара, Naruto, Комикс, Слэш, PG-13

Ничего я не собиралась писать на рейтинг, но драбблы были, мини были, а миди не было, поэтому я такая: ну что я, 4к слов не напишу, что ли? В итоге вышло почти 10к, колледжАУ, шутки-прибаутки и стиль повествования, как я люблю. Вообще я не первый раз обыгрываю эту тему, потому что она, ну, весёлая, если честно - тем более, если обыгрывать эту тему с таким весёлым парнем, как Катакури
Ну, и Мугивары.
Мугивары никогда не сидят с закрытым ртом.
Отдельно в этой работе я люблю оверпротективных братьев Сабо и Эйса, потому что верю, что такие они и есть

Итак, что здесь есть:
- околоюмор;
- романс;
- бессмысленное студенческое АУ;
- вселенский ООС в угоду авторских хэдканонов;
- много диалогов;
- грязные намёки;
- секс (да, они много трахаются самыми разными способами);
- разговоры о членах;
- все мысли о членах;
- немножко ругательств;
- никому не стыдно.

Также, кто здесь есть:
- КатаЛу;
- ЗоСан;
- Возможно ФреникРобин и НамиВиви

Как конспект написала, пора заканчивать

Двадцать пять и немного любви, около 10к слов, NC.О том, что они встречаются, знал весь университет. Студенческий городок стоял на ушах, о них говорили утром перед парами, в обед и после вечерних лекций, и никто не знал, кому из них сочувствовать больше — Катакури или Луффи.

Катакури — потому что Луффи был слегка ебанутым.

Луффи — ну, потому что.

Первой прознала Робин — загадочно улыбнулась в сторону Нами раз, второй, и до той дошло, как по щелчку пальцев. Она вскочила из-за стола в кафетерии, схватила Луффи за грудки и пристально всмотрелась в его вечно довольное лицо.

Тот поморгал её длинным ресницам.

— Что такое? — спросил он, пожёвывая ножку от курочки.

Нами причмокнула губами, отпустила его растянутую подобными хватаниями футболку и села обратно — деловито поплескала остатки кофе по стенкам кружки.

— Бедненький, — сказала она трагично и покачала головой.

Усопп внимательно проследил за их переглядываниями, раскинул мозгами и глубоко задумался, складывая простые числа — потом уставился на Луффи в священном ужасе.

Просипел:

— Да ладно?

За столом творилось что-то неладное — от стойки подтянулся Санджи, временами подрабатывающий в кафетерии за красивые глаза, даже Зоро проснулся и вынул локти из миски с салатом. Чоппер смотрел на всех них в сомнении, Брук начинал подозревать, где собака зарыта, а Френки вытащил нос из бутылки с колой и блаженно потянулся.

— Так уже все знают, что они с Катакури начали встречаться ещё пару недель назад, — сказал он громко, и Нами обречённо спрятала лицо в ладони.

Соль была в том, что никто не знал — в их сторону скрутилось пару любопытных голов.

— Это кто такой? — спросил Зоро, закинул лодыжку на колено и убрал руки за голову.

Санджи как-то тяжело призадумался, Брук уныло щёлкнул пальцами, а Чоппер всё ещё смотрел на них с сомнением — один Луффи жевал куриную ножку и отвешивал радостные оскалы направо и налево.

К вечеру — да, об этом знали все.

Шарлотта Катакури был видным хотя бы потому, что дорос до двух с небольшим метров — у него были широкие плечи, крепкие ноги, как говорится, от ушей, мрачное лицо и эта вот волевая, намертво стиснутая челюсть. Ещё у него была впечатляющая родословная (и семья у него тоже была впечатляющая), большое будущее, толпа фанаток, и окружён он был смачным таким шлейфом слухов.

Нами на пальцах объяснила Зоро, кто такой Катакури, и тот крепко задумался. Поднял на Луффи нечитаемый взгляд — тот лопал булочки, и ему было всё равно, что за мракобесие творилось вокруг. Санджи заботливо подкидывал слойки ему в тарелку и разве что не крестил его каждым движением.

— Кушай, обжора, — говорил он любезно, приправляя пончики сахарной пудрой. — Тебе нужно набираться сил.

Чоппер нахмурился:

— Ты его как-то странно кормишь, — сказал он подозрительно, и Брук положил узкую ладонь ему на плечо.

Чоппер передёрнулся, потому что длинные музыкальные пальцы, лежавшие на его плече, были похожи на белые фаланги скелета — Брук театрально развёл руками.

— Друзья, — сказал он спокойно. — Быть может, это всего лишь слухи?

Санджи защёлкал зажигалкой от волнения и прекратил, когда Нами пихнула его каблуком в лодыжку.

— Нет, — сказал он твёрдо. — Это не просто слухи.

Зоро нахмурился с долей сомнения.

— Да ну, — фыркнул он. — Может, какая девчонка или какой парень на него обиделись.

Усопп покачал головой.

— Тогда по университету ходили бы слухи иного толка, диаметрально противоположного, согласись.

Чоппер зашуршал булочкой в пергаментной бумаге:

— Да что такое-то?

Луффи дожевал свои пончики, утёр сахарную пудру со рта тылом ладони и поднялся на ноги.

Сказал:

— Да всё нормально.

Нами посмотрела на него с опаской и подёргала за карман на джинсах.

— Тут тоже всё нормально?

Луффи задорно оскалился:

— Пока не знаю.

Усопп уронил длинный нос между ладонями.

— Я говорю: всё так и есть.

Френки, для разнообразия ковырявшийся в стареньком кассетном плеере, присоединился к горячему обсуждению.

— Слушай, Луффи, — начал он. — А как узнаешь, нам расскажешь?

Робин возмущённо хлопнула его по ладони, Нами отвесила ему крепкого леща, а Чоппер надулся и обиженно сложил руки на груди.

— Я с вами в шарады больше не играю, — сказал он.

Зоро переглядывался с Санджи, тот складывал руки безмолвными жестами, а Брук наблюдал за ними, поджав губы.

— Какие непристойные у вас мысли, молодые люди, — фыркнул он в конце концов, и Зоро на него оскалился:

— Ты старше нас всего на два года.

Брук покачал головой:

— Такая пропасть.

В общем, на Луффи они смотрели с какой-то почти родительской тревогой — они и ещё половина университета. Сам он никакой тревоги не выказывал, куда ему, столько всего сделать надо, пока дед не загрёб за город, строить ферму с помощью одного молотка и зубастой пилы, — некогда.

С Катакури он виделся на перерывах и на лекциях по пятницам — философия ни у него, ни у Катакури не шла толком, но стояла обязательным предметом, для годового зачёта, так что приходилось посещать. Луффи уселся рядом с ним, развалился на жёсткой скамье и пощёлкал жвачкой во рту.

— Ты потом к матери на подработку? — спросил он и положил ладонь ему на бедро.

Катакури скрестил лодыжки под скамьями на ряд впереди и кивнул:

— Да, но после десяти свободен.

Луффи довольно оскалился:

— Пошли ко мне, я все выходные один ночую.

Катакури посмотрел на него с подозрением:

— Где братья?

Луффи пожал плечом:

— Да в горы поехали. Сказали, будут покорять вершины, если Эйс не заснёт прямо на подстраховке.

Катакури погладил его ладонь на собственном бедре и согласился. Нами у них за спинами в ужасе поджала губы и вплела пальцы в волосы — Усопп рядом с ней спрятал лицо в ладонях.

— Как это вообще вышло? — спросил он обречённо.

Эта двухметровая махина, которая Шарлотта Катакури, не нравилась ни ему, ни Нами — Луффи по сравнению с ним, со своими ста семьюдесятью четырьмя сантиметрами казался совсем уж маленьким, наивным и беззащитным.

Нами покачала головой:

— Как быстро они растут, — и шмыгнула носом.

Зоро по другую сторону от неё заворчал:

— Хватит его опекать, он не ребёнок.

Нами повернулась к нему в пылающем гневе.

— Санджи я тоже не завидую, — процедила она сквозь зубы и ткнула его ногтем в плечо.

Зоро хотел было возразить, что всё и у него, и у Завитушки в порядке, но напоролся на её гневный взгляд и решил, что себе дороже — с Завитушкой они сами разберутся, пожалуй.

Потом Луффи смотрел на них, как на предателей.

— Есть у меня смазка, — проворчал он и помог Нами накинуть пальто. — Нормально всё будет.

— Ага, — поддакнул Усопп. — Пиццы там закажете, в гонки порубитесь, фильм какой-нибудь посмотрите.

Зоро скрестил руки на груди.

— Не досмотрят, — оскалился он. — Им что, по пятнадцать?

Нами огрела его сумкой — Усопп выглядел так, будто вот-вот расплачется.

Когда они спускались по широкой лестнице главного корпуса, к ним присоединился Санджи — воровато оглянулся, зажёг сигарету и наклонился к Луффи почти вплотную.

— Слушай, — сказал он заговорщически. — А презервативы у тебя есть?

Луффи посмотрел на него со скепсисом — это дело на его беззаботном лице выглядело ну очень странно, даже страннее их отношений с Шарлоттой Катакури.

— Ну, есть, — он нахмурился. — Показать?

Санджи замотал головой — чёлка потрепала его по бледной щеке.

— Нет, ты лучше скажи: они вам обоим подходят или кому-то не по размеру?

Нами оттащила его от Луффи за шкирку и швырнула в Зоро — тот раскрыл руки, чтобы Санджи не пропахал последние ступени носом, и они грохнулись на лестницу вдвоём. Луффи посмотрел на них с интересом, Усопп, кажется, читал молитвы — причём так воодушевлённо, будто действительно их учил когда-то.

Вчера на ужин или сегодня за завтраком, например, — в их компании воспроизводить парочку не помешало бы.

Луффи знал, почему они такие всполошённые — ему, конечно, было приятно, что они волнуются за него, но непонятно, чего они так волнуются. Ну, подумаешь, ну, бывает — в конце концов, это было не точно, а если бы было и точно, то ни в коем случае не было бы проблемой. Нами с ним, правда, не соглашалась.

— Ты ему ещё про трещины и выпадение прямой кишки расскажи, — фыркнул Зоро, когда они прощались, и Нами влепила ему пощёчину с разворота.

— Я смотрю, ты в этом деле разбираешься, — зашипела она, и Санджи угрожающе отряхнул ему несуществующие пылинки с куртки.

— Да, — сказал он задумчиво. — Очень интересная информация, прочитаешь лекцию на досуге?

Усопп закрыл лицо ладонями и затараторил, как мантру:

— Я не с вами, я мимо проходил, я вас не знаю.

Луффи обнял их всех разом и показал им большой палец — каменные лица стали чуть светлее.

— Мы тебя не забудем, — прошептала Нами, и Зоро взъелся на неё:

— Не такая это и проблема.

Санджи выдохнул дым в чернеющее небо.

— Ну, это как посмотреть, — сказал он задумчиво.

Усопп громко и обречённо застонал на всю улицу.

Катакури, как и обещал, появился после десяти — целоваться они начали ещё у порога, споткнулись о скамейку в прихожей, навернули тумбу с корзинкой для мелочи, впилились в дверной проём гостиной. Подниматься на второй этаж было немного сложно — Луффи висел на Катакури весёлым мешком и жевал ему шею, пока его царственно несли в спальню.

Зубы у Катакури были слегка острыми — в плане, Луффи почувствовал это языком, когда впервые радостно засунул его в чужой рот. Потом замычал и вытащил, зажимая пальцами.
— Это что там у тебя? — зашепелявил он.

Катакури дёрнулся, сжал ладонь у него на плече и перевёл взгляд куда-то в сторону — может, ему было неловко.

— Зубы, — процедил он.

Луффи спрятал язык во рту и уставился на него во все глаза.

— Только зубы? Прям просто человеческие? Такие острые? — спросил он воодушевлённо и пихнул большой палец между чужими губами. — Да открой ты рот, что ты как маленький.

Катакури сощурился, но рот открыл — прикус у него был обычный, никаких особенностей, но вот коронки зубов были тщательно, кропотливо заточены. Это не было похоже на треугольный частокол, но и от обыкновенных зубов тоже слегка отличалось.

Восхищением Луффи можно было одаривать стадионы.

— Ого! — он попытался засунуть голову Катакури в рот, чтобы всё там тщательно рассмотреть. — Откуда это они у тебя такие крутые?

Катакури дёрнулся из-под его хватки и щёлкнул челюстями.

— Мать подпиливала, чтобы страх внушал.

Луффи закрыл улыбающийся рот.

— Врёшь, — сказал он с подозрением, и Катакури раздражённо пожал плечом:

— Больно надо.

Посмотрел он при этом на Луффи так, что тот с радостью проглотил все вертевшиеся на языке слова — просто потянулся и поцеловал его, крепко, требовательно, осторожно задевая языком острые зубы и вылизывая чужой язык.

— Вот, — сказал он довольно, когда закончил. — Так лучше.

Катакури оскалился ему и подмял под себя.

Так что с тем, что творилось у Катакури во рту, Луффи был знаком не понаслышке — а вот с тем, что лежало у него в штанах, ещё предстояло познакомиться. Луффи потёр ладошками в предвкушении — Катакури его воодушевления не разделял. Перехватил руку за запястье, забрал волосы со лба, уставился этим жутким взглядом прямо в лицо.

Спросил:

— Ты уверен?

Луффи без лишних усилий вырвал кисть из его хватки.

— Я ещё ни в чём не уверен, но хочу, так что хватит меня за руки хватать.

Когда они зажимали друг друга где-нибудь по углам университета или на вечеринках каких-нибудь дурацких студенческих клубов, Луффи успел всё ощутить собственным бедром, пахом и даже ладонью — теперь хотелось сжать в кулаке, посмотреть, что там такое тяжёлое прижималось к его животу в прошлую субботу.

Они друг друга ждать не заставили — Луффи так и сидел в одних боксерах, запутавшихся на лодыжке, облизывал укушенную губу и очень увлечённо смотрел. Собственная эрекция и нагота его, судя по всему, не беспокоили, а вот внушительный член Катакури — очень даже.

Тот терпеливо ждал, широко расставив колени на скрипучей Луффиной кровати, потом не выдержал.

Поинтересовался между делом:

— Линейку принести?

Луффи поднял на него горящие глаза.

— Неси, если сам не мерил, — весело сказал он. — Мне вот очень интересно.

Катакури только жёстко фыркнул и закатил глаза, а потом гортанно вздохнул, когда Луффи обхватил его член у основания — сжал пальцами, мягко помассировал, с силой двинул кулаком вверх, под головку, туго потёр её большим пальцем. Судя по лицу Катакури, ощущения ему нравились, и Луффи довольно устроился между его крепких ног. Он вообще временами был очень любознательным, поэтому, когда ему надоело трогать руками, он коснулся нежной кожи языком — если верить тому, как Катакури дёрнулся, его нехило так прошило вдоль позвоночника.

— Ты решил попробовать всё сразу? — глухо спросил он и зарылся пальцами в растрёпанные волосы.

Румянец на щеках у Луффи был ярким и честным — сам Луффи задорно рассмеялся:

— Не люблю откладывать на потом.

Катакури подцепил его подбородок согнутым пальцем, наклонился сам и поцеловал. Взаимопонимание между ними складывалось просто бешеное.

В воскресенье Луффи притащился с рюкзаком к Зоро и Санджи — те снимали небольшую студию на двоих и время от времени наперебой утверждали, что им просто так удобнее.

— Ну да, — сказала им Нами. — Трахаться так действительно удобнее.

На лице Зоро можно было жарить бифштексы.

Луффи не успел и в дверь постучаться, а Нами уже втянула его в квартиру, красивым материнским пинком отправила прямиком в кресла-подушки с изображением летающих пенисов и нависла над ним чёрной грозовой тучей.

Требовательно спросила:

— Ну?

Остальные повыглядывали у неё из-за спины с этим бешеным, на грани кислородного голодания, любопытством — ох, эти страждущие знаний лица.

Луффи развёл руками:

— Нормально всё, — похлопал себя по груди для виду. — Живой я, как видите.

Нами закатила глаза, будто Луффи не мог тут ей дважды два посчитать, и ребята за её спиной принялись жестами показывать, что именно они хотят знать. Луффи нахмурился, поиграл с ними в шарады с минуту, потом смешливо фыркнул — вот дураки.

— Доверяю вам, как себе, — сказал он строго, и Усопп у Нами за спиной сложил два пальца в колечко и «застегнул» себе рот. — Чуть больше двадцати.

Брук подавился и закашлялся, Зоро недовольно отдал Санджи десятку, Робин развернула Чоппера обратно к справочникам по анатомии человека, а Френки воодушевлённо присвистнул.

— Да-а, — протянул он. — Мне бы такой...

Нами отвесила ему подзатыльник и отдала в руки Робин на растерзание — потом повернулась к Луффи и ткнула в него длинным ногтем.

— Конкретнее.

Луффи посмотрел на неё почти обиженно.

— Двадцать пять, — он немного поразмыслил. — Плюс-минус пара миллиметров.

Усоппа пришлось откачивать — Чоппер отработал на нём приёмы сердечно-лёгочной реанимации и сказал, чтобы они заканчивали обсуждать такие шокирующие темы.

Луффи нахмурился.

— Кстати, да, — сказал он. — Давайте лучше поедим.

Дальше было только веселее, потому что Сабо с Эйсом собирались укатить на какое-то там дикое побережье с палатками, но у них лопнуло колесо, и они вернулись за запасным буквально через час — сразу-то его положить, конечно, нельзя было. Эйс нырнул в дом через заднюю дверь, подхватил яблоко из вазы на кухне и вырулил в гостиную, чтобы заодно забрать флешку с музыкой из системы — там же подавился и громогласно раскашлялся.

Луффи решил, что идти на второй этаж слишком долго — тяжело вис на шее и пихал руки под ремень, так что Катакури был вынужден с ним согласиться. И это, надо сказать, было не лучшее его решение.

Кто такой Шарлотта Катакури, Эйс тоже прекрасно знал — два года назад крутился в том же университете и слухи собирал, как липучка для мух. После того, как они выпроводили лишнего гостя под гробовое молчание, Сабо пришлось его, Эйса, держать.

— Луффи, ты хоть понимаешь, куда влез? — кричал он, пока Луффи, нахохлившись, сидел на диване.

— Технически, он ещё никуда не влез, — вступился за него Сабо, и Эйс запихал ему надкушенное яблоко в зубы.

Потом он мерил гостиную шагами и этими нервными движениями неуловимо напоминал Нами.

— Ты даже представить себе не можешь, что это такое.

Сабо подкинул огрызок от яблока на ладони:

— А ты, значит, можешь?

Эйс стукнул его лбом в переносицу и отправил зализывать раны на кухню — потом навис над Луффи в праведном возмущении.

— Слухи не врут? — спросил он на всякий случай, и Луффи небрежно хмыкнул:

— Не врут.

Сабо вылез из кухни с глазами, по диаметру приближающимися к чайным блюдцам — Эйс воздел руки к небу.

— Не больше пятнадцати, Луффи! — возопил он. — Не больше пятнадцати!

Потом Луффи сидел на скамейке в университетском парке и уплетал куриные наггетсы за обе щёки.

— Прости, — сказал он. — Эйс просто очень впечатлительный.

Катакури небрежно отмахнулся от него.

— Зато ты нет, видимо, — отозвался он и улыбнулся уголком губ.

Луффи задорно оскалился:

— Можешь постараться.

Катакури позвал его к себе — у него была съёмная квартира где-то в спальном районе на строящейся окраине. Вечером Луффи закинул зубную щётку в рюкзак, забежал к Зоро с Санджи, где перманентно жили все остальные, и его тут же затащили в кресла-подушки — он двадцать раз посетовал на свою жизнерадостность, когда летел от порога в комнату.

— Ага, — сказал Усопп. — На чашечку кофе он тебя пригласил.

Санджи шикнул на него, присел перед Луффи и протянул небольшую цветастую коробку с пёстрой ленточкой.

— Это вам обоим, — сказал он просто. — Мои фирменные пирожные.

Френки уставился на него с долей сомнения:

— Эй, ты же не думаешь, что они действительно будут кофе пить?

Зоро из своей подушки хмыкнул:

— Утром-то будут, — и тут же щёлкнул челюстью, когда поперёк него вероломно упал Санджи.

Тот зажал сигарету в зубах, намекая, что они сейчас вдвоём пойдут на балкон, потому что ему одному скучно пыхтеть дымом за окно, и поёрзал у Зоро на коленях — так, из профессиональной вредности.

— Вообще-то это жест доброй воли, — сказал он деловито. — Чтобы тот, кого выбрал Луффи, не думал, что мы какие-то злобные бестии, — Санджи отправил дамам по паре воздушных поцелуев. — Кроме, естественно, вас, моя дорогая Нами, моя дорогая Робин.

Зоро отвесил ему лещей, и они яростно сцепились друг с дружкой — Нами отпинала их на балкон и закрыла там до лучших времён.

— В общем, слушай внимательно, — начала она и осеклась.

Пока она наводила порядок в этом стабильном семейном хаосе, Луффи успел улизнуть — юркнул за дверь и уже с улицы махал рукой Зоро и Санджи, которые наконец остались наедине и решили заняться своим любимым делом — воодушевлённо переругиваться на балконе.

Ох и достанется ему завтра — но об этом он подумает потом.

Квартира у Катакури находилась у чёрта на рогах (Луффи два раза перепутал станции метро) и была примерно тех же размеров, что и у Санджи с Зоро — только он жил в ней один, а не толпой в девять постоянно мелькающих рожами человек.

Катакури с ним не согласился.

— У меня братьев и сестёр — пальцев не хватит сосчитать, а отдельно живу только я и мой старший брат, — он устало потрепал короткие волосы на затылке. — Угадай, где они обитают после уроков.

Луффи улыбнулся ему:

— У Зоро с Санджи в ванной — девять зубных щёток, чтоб ты знал.

— Твоя тоже есть? — хмыкнул Катакури, и Луффи задорно ухмыльнулся:

— А как же.

Катакури осмотрел его с ног до головы и задумчиво постучал пальцами по столешнице стойки, разделяющей кухню и гостиную; спросил:

— Не хочешь здесь тоже оставить?

Луффи задорно оскалился и протянул ему цветастую коробку.

— Это от Санджи, — сказал он весело и пошёл искать стаканчик для зубных щёток. — Беру у тебя полку в ванной в аренду.

Катакури ухмыльнулся, развязывая пёструю ленточку — сладости он любил, его это подкупало.

— Будешь платить пирожными?

Луффи поиграл бровями.

— И пончиками тоже, — отозвался он, подумал. — И не только.

Катакури поймал его, когда Луффи вылетал из ванной с пустым чехлом от зубной щётки — подхватил под бёдра, вскинул вверх, так, что Луффи оказался на целую голову выше. Тот заразительно ухмыльнулся и пальцем утёр чужие губы от крема, пробуя — прислушался к вкусовым ощущениям.

Замычал от удовольствия:

— Санджи превзошёл сам себя.

Катакури провёл кончиком носа вдоль его щеки.

— У тебя хорошие друзья.

Луффи рассмеялся:

— Это ты просто с ними не жил.

Катакури боднул его в подбородок — слегка перестарался, и челюсть у Луффи громко щёлкнула.

— Тебе повезло, не спорь.

Луффи поцеловал его сначала в переносицу, потом сунул язык между губ и крепко сжал лодыжки у него за спиной — у него так-то были большие планы на эту вот конкретную ночь.

— Давай попробуем, — сказал он между поцелуями, и Катакури нахмурился.

— Я не хочу сделать тебе больно.

Луффи закатил глаза и ловко выудил смазку из заднего кармана джинсов.

— Тогда постарайся, — сказал он весело.

Катакури посмотрел на него с сомнением:

— Ты всегда таскаешь смазку в джинсах?

— Нет, только сегодня, — Луффи лизнул кромку его уха. — Эксклюзив.

Катакури мог с ним только согласиться:

— Надо брать.

Сказано — сделано.

У Луффи затекли все мышцы, какие только учил Чоппер на прошлой неделе, — тянуло спину, дрожали бёдра и ныли ягодицы, даже челюсть открывалась с трудом, так хорошо он ей поработал. Катакури растягивал его, наверное, добрых полгода — на деле прошло минут двадцать, но и этого было безбожно много.

— Может, хватит? — спросил Луффи, обернувшись через плечо.

Катакури потянулся к нему, мазнул носом вдоль виска и согнул пальцы внутри — Луффи хорошо и болезненно выгнуло, он захрипел и крепко сжал простыни в пальцах.

— Не хватит.

Луффи уткнулся лбом в постель — в отличие от его кровати, эта не скрипела и вообще не издавала лишних звуков. Такая дорогая скучная кровать — зато мягкая и широкая.

— Там смазка не кончилась?

— Кончилась.

Луффи свёл лопатки и задышал открытым ртом.

— Я думаю, у нас с тобой просто нет выбора, — он засмеялся. — Вставляй давай.

Дважды просить Катакури не нужно было — Луффи ощутил, как крупная головка давит между ягодиц, задышал чаще, сорвался в стон, потом — во вскрик, дёрнулся, когда Катакури вцепился ему в бёдра, и потом только сопел в подушки, ощутимо вздрагивая всем телом.

После Катакури лежал на нём, упираясь лбом между лопаток, и его сердце глухо стучало Луффи прямо в спину.

Луффи с трудом перевернулся под ним и обхватил его бёдра ногами.

— Я ничего не понял, — честно сказал он и погладил Катакури по плечу.

Тот уткнулся носом ему в макушку и грузно выдохнул:

— Это потому что ты отключился.

Луффи притёрся к нему и прижался ртом к шее.

— Интересно, почему?

Это дело так сильно заинтересовало его, что он на радостях побежал к Ло — тот его энтузиазма не разделил.

— Потому что тебе повезло, что ты ничего не помнишь, — сказал он и начал выгонять Луффи из секционной.

Выгонять Луффи откуда-то было очень сложно.

— Ну, почему, — возразил он и начал загибать пальцы. — Я помню, как мы целовались, как разделись, как...

Ло замахал руками:

— Только без подробностей, пожалуйста, без подробностей, чёрт тебя дери, — он перевёл дух, когда увидел, что Луффи не собирается продолжать. — Ладно, есть несколько вариантов...

Луффи перебил его:

— Можно, это будет из-за оргазма?

Ло уставился на него, как на говорящую почку в состоянии нефросклероза:

— Чего?

— Ну, что мне было так хорошо, что я отключился.

Ло иронично перекрестил его и устало выдохнул.

— Ладно, — сказал он небрежно. — Пусть будет так. Тебе вообще нужно было научное объяснение?

Луффи проскакал вокруг него грациозной антилопой.

— Нет, я просто хотел позвать тебя на кофе в перерыве, а то ты скоро ляжешь рядом с этим дяденькой, — он указал пальцем на часть руки, где Ло препарировал локтевой сустав.

— Это тётенька, — отозвался тот, потом моргнул. — Вообще, это неважно. Важно вот что — твой амбал не вколотит меня в землю за то, что я распиваю с тобой кофейные напитки?

Луффи воодушевлённо похлопал его по плечу.

— Не волнуйся, Торао, — сказал он. — Мои друзья — его друзья.

Ло насупился.

— Да? — спросил он со скепсисом. — Что-то не вижу энтузиазма в глазах у Зоро, например.

Луффи небрежно махнул рукой.

— Его время ещё не пришло, — он огляделся по сторонам. — А где Чоппер, кстати?

Ло одной рукой схватился за Луффи, другой — за сердце.

— Только не трогай Чоппера, он мне ещё нужен!

Луффи захохотал и похлопал его по плечу.

С ребятами он встретился между парами — они, как обычно, сидели у окна в кафетерии, лениво разговаривали о жизни, жаловались на грядущие зачёты и жевали свои горячие булочки. Френки увидел его первым и активно замахал ему рукой — так активно, что чуть не сбил очки у Брука с носа.

— Эй, Луффи, — радостно заголосил он. — Как дела, чувак?

Луффи закинул рюкзак под стол, растянулся на единственном свободном стуле и украл булочку из тарелки Усоппа — тот обиженно зашевелил челюстями, интенсивно дожёвывая остатки, а то мало ли, куда ещё Луффи мог полезть за булочками.

Луффи, словом, пока никуда не лез — только окунул нос в кружку Нами и получил небольших профилактических лещей.

— Да порядок, — отозвался он и довольно потянулся. — На выходных Эйс отмазал меня от деда, так я хоть выспался.

Нами требовательно заглянула ему в лицо:

— Точно?

Луффи моргнул и уставился на её длинные ресницы.

— Что — «точно»? — не понял он.

Нами нахмурилась, и выглядело это устрашающе.

— Точно выспался?

Луффи отодвинулся от неё и умудрился спереть ещё одну булочку с полупустой тарелки Усоппа.

— Конечно, выспался, двенадцать часов дрыхнуть даже без перерывов на еду, — осторожно отозвался он.

Нами чего-то от него хотела, и он никак не мог понять, чего — потом пригляделся к остальным любопытствующим лицам.

А, понятно.

Но Зоро всё равно оказался шустрее.

— Она хочет спросить, получилось ли у вас или нет, — сказал он небрежно и получил две звонкие затрещины вне очереди.

Луффи смешливо фыркнул.

— Конечно, у нас всё получилось.

Усопп добровольно протянул ему булочку и аккуратно так уточнил:

— Что, вот прям всё?

Луффи прищурился в его сторону, но булочку, естественно, взял.

— А что тебя конкретно интересует?

Усопп открыл было рот, но как-то весь стушевался и обратился за помощью к Нами — та тоже не могла подобрать нужных слов, так, чтобы они не оказались резкими, но в то же время были понятными. Луффи, впрочем, всё прекрасно понимал, но терпеливо ждал, когда они сформулируют нужное предложение — это даже было немного забавно, эти их философствующие лица.

Ситуацию, как ни странно, спас Зоро — закинул руки за голову, вытянул ноги под столом.

— Ну, в плане, влез он в тебя или нет, — сказал он вальяжно и автоматически встал в очередь на раздачу бесплатных затрещин от Нами.

Луффи беззлобно закатил глаза и сложил руки на животе, дожёвывая мягкое тесто.

— Нет, конечно, — он пожал плечами. — Попробуй, запихай в себя руку по локоть с разгону.

Санджи с энтузиазмом закатал рукава рубашки по тот самый локоть — Зоро оперативно кувыркнулся со стула, чтобы избежать ненужных травмирующих экспериментов. Усопп одной рукой закрыл глаза себе, другой — Чопперу, хотя тот ни о чём подобном не просил.

Сказал только:

— Я не понимаю, почему вы так пытаетесь оградить меня от подобных разговоров.

Робин ласково погладила его по голове, а Френки по-братски похлопал по плечу.

— Это потому что ты младшенький, — сказал он весело, и Чоппер насупился, сложил руки на груди:

— Я младше всего на год!

Брук театрально вздохнул и покачал головой:

— Такая пропасть.

Луффи задорно рассмеялся и закинул в рот ещё пару булочек — впереди его ждали лекции в компании Нами и Зоро, так что пора было подкрепиться на славу. И приготовиться к расспросам, конечно, — иногда его друзья были безбожно невыносимыми, такими же идейно ебанутыми, как и он.

Но Катакури был прав — ему с ними чертовски повезло.

В четверг Луффи собирался романтично прогулять пятницу и сбежать из дома с рюкзаком на плечах — Эйс поймал его за шкирку, когда он шуршал в холодильнике в поисках съестного.

— Это всё еда, Луффи, — покачал головой Сабо. — Она тебя погубит.

Луффи забрыкался у Эйса в руках.

— Я хотел немного пожевать, пока еду в метро, — надулся он.

Эйс ощутимо встряхнул его — так, что у Луффи, наверное, лёгкие местами поменялись.

— Я знаю, что его погубит, — на лице у Эйса пылал такой праведный гнев, что Сабо не сразу решился загибать пальцы.

Но решился.

— Твоя опека? — предположил он. — Стройбат у Гарпа на ферме? Ямаха, которую мы подарим ему на день рождения?

Эйс уставился на него во все глаза:

— Ты решил подарить ему мотоцикл?

Луффи перестал брыкаться и радостно завопил:

— Да ладно, правда?

Сабо как бы невзначай пожал плечом и ткнул пальцем в Эйса:

— Вообще-то, мы с тобой, — сказал он просто и прокашлялся, так, будто собирался читать лекцию. — Я это к тому, что есть вещи намного опаснее, чем его взаимоотношения со старшим Шарлоттой.

— Не с самым старшим, — влез Луффи, и Эйс встряхнул его.

— К счастью, — процедил он, потом умудрился пнуть Сабо в колено. — Эй, что ты имеешь против моей опеки?

Тот обиженно потёр ушибленное место и забурчал:

— Вот это, например.

Эйс, казалось, начал воспламеняться — потом потушился, заходил из угла в угол, держа Луффи подмышкой, пожевал нижнюю губу, попинал тумбу в прихожей.

Задумался.

— Ладно, — сказал он наконец, забросив Луффи на диван. — Ты уже вообще-то достаточно взрослый, чтобы принимать такие решения.

Сабо деловито похлопал ему:

— Ты растёшь в моих глазах.

Эйс отдавил ему ногу и продолжил:

— Но это не значит, что мы с ними согласны!

Сабо замахал руками.

— Я согласен, — сказал он. — Я считаю, что пока не попробуешь, не узнаешь.

— Я тебя сейчас ударю, — пригрозил Эйс и потащил Луффи за собой. — А ты не выйдешь из дома, пока не будешь полностью готов.

На собственных плечах Луффи притащил целый рюкзак боевой экипировки — вывалил всё это дело Катакури на кровать и с завидным энтузиазмом принялся разгребать по видам, цветам и объёмам.

— Такое ощущение, что ты скупил весь сексшоп, — сказал ему Катакури и сел на край кровати, рассматривая многочисленные матовые флаконы.

Луффи разложил презервативы по размерам.

— Это не я, это Эйс, — сказал он, и Катакури заинтересованно выгнул бровь.

— У тебя очень прогрессивная семья, я смотрю.

Луффи отмахнулся и забрал у него пару флаконов, чтобы почитать этикетки.

— Не вся, — отозвался он. — Если бы об этом прознал дед, я бы пришёл сюда с литровой банкой вазелина.

Катакури смешливо фыркнул, и эта весёлость на его обычно мрачном лице выглядела очень здорово — Луффи задорно улыбнулся и хлопнулся ему на колени.

— Смотри, смазки, — сказал он, показывая флаконы. — Это согревающая, это охлаждающая, это возбуждающая. Что возьмём?

Катакури положил ладонь ему на шею и лизнул в губы.

— Берём всё, — сказал он, и Луффи охотно открыл рот чужим губам.

Потом он стоял в кафетерии, перекатываясь с пятки на носок, и разминал ноющие плечи.

— Охлаждающая смазка — это пиздец, — сказал он честно, и Чоппер подавился куском пиццы, который активно жевал над справочником по анатомии человека.

Санджи обернулся к нему и поправил очки на носу — зрение у него было хоть убавляй, но ему казалось, что так он нравится женщинам больше. Женщины же смотрели на Зоро и решали, что себе дороже, пожалуй, — да и Санджи тоже казался неадекватным взгляда так с первого или второго.

Впрочем, Санджи не казался — временами даже был.

— Отстой, да? — спросил он, и Луффи активно закивал с умным выражением на лице.

— Не то слово, думал, что в задницу ведро ледяной воды залили, — он поморщился. — В общем, мне не понравилось.

Усопп так и сидел с открытым ртом, а Брук прижал ладонь к тощей груди и взволнованно покачал головой:

— Какой ужас, так издеваться над потребителем.

Санджи ткнул пальцем в Зоро:

— После лекций пойдёшь и сдашь обратно.

Тот нахмурился:

— Они деньги не возвращают.

Нами самоотверженно хлопнула себя по груди — та мягко всколыхнулась, и Санджи на секунду выпал из реальности.

— Я пойду с тобой, — сказала она с горящим взглядом.

Френки похлопал Зоро по плечу и рассмеялся:

— Так они вернут тебе деньги даже за то, что ты не покупал.

Усопп посмотрел на воодушевлённую Нами с сомнением:

— Не думаю, что деньги вернут именно Зоро.

Френки подумал, и ему всё же пришлось с ним согласиться.

Робин помешала трубочкой листы мяты в чае и подняла глаза на Луффи.

— Садись, чего ты стоишь, — она улыбнулась и похлопала ладошкой рядом с собой, но Луффи покачал головой и снова перекатился с пятки на носок.

— Не, спасибо, — отозвался он. — Я постою.

Все тут же повернули к нему головы, осмотрели с ног до ушей и сделали такие лица, будто они знали что-то конкретное и не вполне понимали, нужно ли им это знание.

Нами отошла первая.

— Ты же сказал, что тебе не понравилось, — сказала она с подозрением, и Луффи небрежно пожал плечом:

— Ну, у нас была ещё согревающая смазка.

Усопп щёлкнул челюстями.

— И что? — спросил он в ужасе. — П-прям весь?

Луффи почесал переносицу кончиком ногтя.

— Ну, не то чтобы, — сказал он с натяжкой. — Но вот почти.

Санджи протянул ему ладонь:

— Поздравляю, — он похлопал себя по груди в поисках зажигалки. — У меня есть коллекция кое-каких фильмов, принесу тебе завтра.

Все прекрасно понимали, что это там за фильмы такие — некоторые даже, было дело, с интересом смотрели, что такое половые гиганты и всё такое прочее. Нами пнула Санджи под столом, и тот крякнул, уронив сигарету из зубов прямо на пол, — проводил её горестным взглядом, но широко улыбнулся дамам.

Луффи нахмурился:

— Зачем это?

Санджи понизил голос до заговорщического шёпота.

— Для общего развития, — сказал он как бы между прочим, потом доверительно добавил. — Поверь, приятель, я знаю, о чём говорю.

Зоро кинул в него скомканную салфетку.

— Эй, я здесь вообще-то, — оскалился он, и Санджи оскалился ему в ответ.

— Жалость какая.

Вот это были высокие отношения.

Брук демонстративно хлопнул в ладони, чтобы привлечь к себе всеобщее внимание — Санджи вытащил зубочистку у Зоро из носа, остальные повернули головы к долговязой фигуре Брука. Тот благодарно склонился, будто только-только композицию какую доиграл, и сложил ладони на остром колене.

— Друзья, — сказал он со вздохом. — Мы все волнуемся за организм юного Луффи, конечно, но никого не беспокоит, что мать его избранника, Шарлотта Линлин, возможно, известный криминальный деятель?

Народ ощутимо задумался — потом Усопп поднял руку.

— Но это же совершенно точно не точно, — сказал он осторожно, и Зоро прищурился в его сторону.

— Да? — спросил он насмешливо. — В слухи по поводу размеров бойфренда Луффи ты что-то быстро поверил.

Усопп скрестил руки на груди и демонстративно задрал нос к потолку с яркими плафонами.

— У нас, вообще-то, есть неопровержимые доказательства, — он ткнул пальцем в Луффи.

Зоро фыркнул:

— Тогда-то их не было.

Брук постучал кончиком пальца по столу.

— Друзья, — позвал он. — Вы отходите от темы.

Нами задумчиво накрутила кончик рыжей пряди на палец.

— Усопп прав, — сказала она. — То, что Шарлотта Линлин — глава крупного предприятия, не обязательно значит, что она связана с криминальными кругами.

Френки поднял очки на лоб и посмотрел на неё с хорошей такой, сочной порцией скепсиса.

— Ты сама-то в это веришь? — спросил он, и Нами поджала накрашенные губы.

— Я стараюсь быть объективной, — надулась она.

Робин постучала кончиками ногтей по закрытому справочнику у Чоппера под носом.

— Шарлотта Линлин водит знакомства с такими печально известными личностями, как Кайдо, например, — она пожала плечами. — Даже если она не криминальный авторитет, то связи у неё определённо есть.

Брук театрально щёлкнул пальцами.

— Видите, — сказал он. — Есть вещи страшнее, чем то, что мы тут ежедневно обсуждаем.

— Мы и ещё половина университета, — добавил Чоппер и снова уткнулся в книжки.

Нами посмотрела на ребят с сомнением.

— Двадцать пять сантиметров, Брук, — прошелестела она замогильным голосом. — Двадцать пять сантиметров и Луффи.

Брук сделал страдальческое лицо.

— Возможно, Шарлотта Катакури тоже имеет связи в криминальной среде, — попытался он.

Нами сделала страшные глаза:

— Двадцать пять, Брук.

Тот сложил ладони вместе и сплёл пальцы в жесте трагической взволнованности:

— А если он сам крутится в криминальных кругах?

Зоро цокнул языком и покачал головой:

— Может, не может, — фыркнул он. — А двадцать пять сантиметров — это факт.

Луффи упёр кулаки в бока и хмуро оглядел их перешёптывающийся столик.

— Вы успокоитесь или нет? — спросил он строго.

Некоторым, если верить потупившимся взглядам, стало стыдно. Нами похлопала ладонью по свободному стулу рядом с собой.

— Ну-ка, присядь, — позвала она.

Луффи героически отказался — в общем, тема, само собой, оставалась открытой.

Прежде, чем пропасть к Катакури на выходных — в воскресенье они собирались выбраться в небольшой поход через горы, — Луффи заглянул в студию к Зоро и Санджи. Те ошивались на кухне — Санджи командовал, а Зоро на удивление терпеливо чистил картошку, — пока остальные готовили кресла-подушки и старенький домашний кинотеатр к ночи эротического кино.

— Дель Торо будем смотреть, — сказал Усопп и показал Луффи большой палец.

Тот горестно вздохнул:

— Вот чёрт, я как раз хотел посмотреть про ту рыбу.

— Это не про рыбу, — возразил Чоппер, оторвавшись от конспектов — те были написаны Ло ещё на первом курсе, и теперь пестрели не только его витиеватыми пометками, но и комментариями Чоппера. — Это про любовь.

Луффи скорчил ему рожицу:

— И про рыбу.

— Технически, это человек-амфибия, — влез Френки, но Робин покачала головой:

— Человек-амфибия — это другой фильм.

Усопп глубоко задумался, стоя посреди комнаты.

— Вообще, судя по названию, там про воду, — сказал он с сомнением, и Нами фыркнула из своей подушки:

— Ага, и про её форму.

Брук, музицирующий в углу комнаты, где Зоро специально для него поставил нотный стан, тяжело вздохнул:

— Смотреть с вами серьёзные фильмы — себя не уважать.

Санджи с кухни отмахнулся поварёшкой и подкинул Зоро ещё моркови на чистку:

— Брось, с нами ужасно весело.

— Без Луффи не так весело, — возразил Чоппер и что-то застрочил поверх анатомических рисунков.

— Зато еды больше остаётся, — отозвался Санджи и засунул нос в холодильник. — Привыкай, Чоппер, Луффи теперь — конченый человек, можно ставить на нём крест.

Нами поджала губы.

— М-да? — спросила она. — Что с вами тогда не так?

Оба — и Зоро, и Санджи — выглянули из кухни и застряли в узком проёме — вжались щеками друг в друга.

— А что с нами не так? — оскалился Зоро, и Усопп махнул на них рукой.

— Всё с вами так, — сказал он и пошёл к Френки на подмогу, подключать колонки. — Вы тоже конченые.

— Ага, — поддакнул Френки и ткнул в их сторону пальцем. — Мы на вас уже давно крест поставили.

Образовалась небольшая потасовка, потом Нами закатала рукава свитера по локоть и раздала пару отрезвляющих тумаков — все тут же разбежались по своим непосредственным делам, она же уселась обратно допивать чай с бергамотом.

— В общем, как созреете, — сказала она Луффи, — приходите.

Усопп вылез из-за телевизора.

— Мы даже ему подушку выделим.

— С летающими пенисами? — уточнил Луффи.

Санджи ревностно высунулся из кухни:

— Других нет и не будет.

Луффи задорно засмеялся:

— Ловлю на слове.

Катакури, и так постоянно угрюмый из-за этой волевой, крепко стиснутой челюсти, казался мрачнее тучи — Луффи закинул рюкзак на стул в кухне, пошарился по холодильнику в поисках вкусненького, потом хлопнулся на диван рядом с ним.

— Всё в порядке? — спросил он, закидывая руки за голову.

Катакури вертел в руках мигающий сообщениями телефон и угрюмо сверлил взглядом какую-то точку в бесконечном пространстве.

— Нет, — отозвался он жёстко, потом провёл ладонью по усталому лицу. — Прости.

Луффи сполз с дивана и сел перед ним на пятки — заглянул Катакури в лицо, взял за широкую ладонь, откинул телефон в заваленное книгами кресло.

— Слушай, — сказал он просто. — Если это связано с твоей семьёй, я, скорее всего, не смогу тебе помочь. Но если нет — расскажи.

Катакури посмотрел на него из-под тяжёлой ладони, сжал его пальцы крепкой, большой рукой, осторожно погладил сбитые костяшки.

— Это семья, — выдохнул он нехотя. — Но это неважно. Точнее, должно быть.

Луффи похлопал его по руке и поднялся во весь рост — потянул за запястье.

— Значит, сделай лицо попроще, — он заразительно засмеялся. — Пойдём, выведу тебя погулять, пожалуй.

Катакури оскалился ему — ухмылка вышла слабой, но искренней.

— Да что ты? — спросил он. — Смотри, не потеряйся в этих одинаковых кварталах.

Луффи потащил его в прихожую и кинул ему кожаную куртку — смешливо фыркнул:

— О, а ты думал, я тебя просто так с собой беру?

Катакури пихнул его в плечо, потом схватил за локоть, дёрнул на себя и поцеловал — Луффи улыбнулся ему в губы.

Они прошатались до поздней ночи — прошагали дамбу, потерялись в парке из трёх сосен, поймали вора-домушника и надавали ему тумаков прежде, чем сдать патрулю. Потом завалились на детскую площадку и обкатали качели, достали кота с дерева сердобольной старушке, купили пончиков в глазури на вынос, а целоваться начали ещё в лифте.

Хорошо, в общем, прогулялись, от души.

Уже в спальне, когда Луффи толкнул его на кровать и ловко заскочил сверху, Катакури положил ладонь ему между ног, надавил, крепко сжал, и Луффи выгнуло к нему. Он вцепился ртом в чужие губы, позволил бросить себя на спину, обхватил ногами чужие бёдра.

Выдохнул — это был душный шёпот в густой темноте комнаты:

— Хочу тебя внутри.

Катакури дёрнулся, убрал его растрёпанные волосы со лба, прижался к нему губами.

— Прошлого раза тебе не хватило?

Луффи рассеянно погладил его по стриженому затылку.

— Мне никогда не хватает.

— Ты удивителен в поисках проблем на собственную задницу, ты в курсе? — фыркнул Катакури, и Луффи тихо засмеялся:

— Теперь в курсе, — сказал он смешливо. — Давай, хватит ломаться.

Катакури не повёлся.

— Ты хромал в прошлый раз.

— Ну, это было, скажем так, впечатляюще.

Лицо Катакури на секунду стало таким же мрачным, каким было вечером.

— Именно, — сказал он жёстко.

Луффи чувствовал, как он прижимается к его бедру тяжёлым, твёрдым членом — запустил руку ему в волосы, потрепал, потянул к себе.

— Слушай, — сказал он доверительно. — Я очень упёртый.

Катакури фыркнул:

— А то я не заметил.

— Так вот, — продолжил Луффи. — Сначала мы закончим со мной, потом — займёмся тобой. Как тебе?

Катакури окинул его заинтересованным взглядом, вжался ему между бёдер — Луффи вцепился в его плечо и шумно выдохнул, подаваясь к нему.

— Решил, что так будешь отомщён? — спросил он с беззлобной насмешкой, и Луффи провёл языком вдоль его приоткрытых в ухмылке губ.

— Называй это, как хочешь, — сказал он тихо, этим низким и хриплым голосом, от которого сжималось внизу живота. — Но вместо того, чтобы переживать за меня, начинай переживать за собственную задницу — потому что не пройдет и недели, как я тебя трахну.

Катакури задорно присвистнул.

— Ну, раз так, — он навис над Луффи густой тенью, вцепился ладонью в его рёбра, укусил за выпирающие ключицы, — то раздвигай ноги, герой.

Луффи довольно оскалился:

— Сразу бы так.

Потом он пыхтел в мокрые подушки, пока Катакури втирался в него — его влажные скользкие руки лежали у Луффи на ягодицах, туго разводя их в стороны, сам он тяжело дышал и вздрагивал, когда смотрел, каким ходуном ходит у Луффи гибкая спина. Не выдержал, вцепился пальцами в чужую кожу до ярких синяков, прикусил ртом один из позвонков у Луффи на шее и перевернул его на лопатки.

Тот ощутимо вздрогнул, когда распирающая тяжесть внутри исчезла, и только ойкнул, когда его перевернули на спину. Упруго потянулся, вытянул затёкшие ноги и ухмыльнулся:

— Хочешь смотреть, как я корчусь? — спросил он весело.

Катакури было не смешно.

— Если тебе больно, — начал он, и Луффи рывком подался наверх, обхватил его за плечи, бодая макушкой в подбородок.

Сказал:

— Завались и трахни меня.

Катакури цокнул языком и им же вылизал Луффи шею — отозвался глухо и сипло:

— Сначала я тебе рот с мылом вымою.

Луффи было горячо, хорошо и весело:

— Можешь с ним что-нибудь ещё сделать, разрешаю.

Катакури пихнул его ладонью в грудь, подтянул к себе и крепко прижался ртом к поджатому животу — оставил пару жгучих красных пятен, вылизал подрагивающие, широко разведённые бёдра и чуть не кончил на месте, когда Луффи начал вертеться на его пальцах и стонать. Сел на пятки, погрел смазку в ладонях, закинул острое колено себе на плечо и туго, тяжело толкнулся.

Луффи выгнуло — он встал на лопатки, стиснул зубы и вцепился пальцами в простыни.

— Чёрт, — выдохнул он. — Ты уверен, что хочешь смотреть на моё лицо?

Катакури наклонился к нему — почти сложил его пополам, мягко коснулся губами приоткрытого рта, красного от поцелуев.

— Блядь, да, — он шумно выдохнул Луффи в скулу, уткнулся в его мокрую шею и глухо замычал сквозь стиснутые губы.

Луффи вцепился в его спину, вскинул бёдра и гортанно завыл ему в плечо.

— Ты, — начал он и захлебнулся собственным голосом, когда давление оказалось болезненно сногсшибательным. — Ты весь?

Катакури хрипло задышал ему в ухо.

— Нет, — сказал он с трудом, и Луффи выгнуло ему навстречу, прошило вдоль гибких позвонков.

— В смысле — нет? — фыркнул он смешливо. — У меня сложилось ощущение, будто внутри двое таких, как ты.

Катакури хмыкнул в такт ему:

— Это вот вообще не комплимент.

Луффи потянулся и вцепился пальцами в его крепкую, напряжённую ягодицу.

— С тобой проблем не оберёшься, — засмеялся он. — А Нами говорит, что это я — катастрофа.

— Я предупреждал, — отозвался Катакури и поцеловал его. — И да, ты — катастрофа.

— От катастрофы и слышу, — отозвался Луффи и застонал, стоило Катакури толкнуться глубже.
Когда он весь оказался внутри, у Луффи поплыло перед глазами — ощущения были не то чтобы странными, но явно непривычными. Его туго распирало изнутри, так, что даже воздух он глотал по крупицам — он не двигался, намертво вцепился Катакури в плечи и встал на подрагивающие лопатки.

— Двигаться сможешь? — хрипло спросил он по слогам, облизывая пересохшие губы.

Катакури смотрел на него такими же осоловевшими глазами.

— Судя по твоему лицу — нет, — отозвался он и погладил Луффи по колену, заброшенному на его собственное плечо. — Только не отключайся.

Луффи фыркнул и свёл брови, прислушиваясь к ощущениям — голос у него был низкий-низкий и хриплый, еле слышный, такой пробирающий интимный шёпот.

— Вот ещё, — сказал он. — Столько работы, всю смазку истратили, в меня, наверное, ладонь с разгону влезет, а ты — не отключайся.

Катакури засмеялся ему в плечо — Луффи прислушался к этому тёплому, вибрирующему звуку и улыбнулся сухими красными губами.

— Твоя добросовестность откровенно пугает.

Луффи боднул его в скулу, положил ладони на лицо — они были так крепко сплетены, что он не сразу понял, что это действительно его руки.
— Это не добросовестность, — сказал он как бы между прочим, словно о погоде за окном говорил. — Я просто тебя люблю.

Катакури дёрнулся, посмотрел на него так, будто видел впервые и не в самой достойной из поз — Луффи ощутил, как он задрожал всем телом, как напряглись его жёсткие мышцы, как он запульсировал внутри.

Его как волной накрыло.

— Я тоже, — отозвался он. — Я тебя тоже.

Его мрачное, жёсткое лицо ни на секунду не поменялось, но его голос, его движения и касания, вся его беспомощная открытость — всё это делало его предельно честным.

Луффи провёл кончиком носа вдоль его щеки.

— Я и с первого раза понял, — сказал он весело, и Катакури вероломно прикусил его скулу.

— Ну, кто знает, ты не всегда с первого раза соображаешь, — отозвался он, и они тихо, тепло рассмеялись.

Вместе.

В воскресенье они, конечно, никуда не поехали — Луффи сидел на кровати, подложив под спину подушки, и нарывался на сеанс кропотливого, интенсивного массажа. Когда Катакури принёс ему завтрак в постель, Луффи ткнул в него пальцем и щедро откусил с половину яблочного пирога.

— Готовь свою задницу, — повторил он с неуловимым шлейфом какой-то серьёзной угрозы, и Катакури поднял открытые ладони:

— Я тебя вчера отговаривал, между прочим.

Луффи отмахнулся и улыбнулся во весь рот:

— Неважно, — он облизал пальцы и задумчиво шмыгнул носом. — Сколько пирожных я должен принести, чтобы арендовать половину твоей квартиры, а не только полку в ванной?

Катакури смешливо фыркнул и погладил его по острому колену:

— Думаю, очень много.

Луффи пихнул его ногой в бедро:

— Ну ты и жмот.

Катакури засмеялся — тепло и гортанно, как ночью — и наклонился к нему.

— На самом деле ты можешь принести только себя.

Луффи поцеловал его в уголок губ.

Сабо воодушевлённо вскочил с дивана, когда узнал, что Луффи собирается перевозить свои шмотки.

— Ого, поздравляю! — сказал он и пожал Луффи руку. — Это серьёзный шаг, рад за тебя.

Эйс так и сидел на диване, сжав пульт в руке.

— Что? — спросил он, переводя взгляд с Луффи на Сабо и обратно.

Те были на своей волне.

— Только не выдавай деду, — попросил Луффи доверительно. — А то начнёт читать морали.

— В ямы он тебя начнёт кидать, — фыркнул Сабо. — Скажет, что нос не дорос.

— Что подработки не хватит.

— Что надо закончить университет.

— Устроиться на работу.

— Найти девушку.

— Не, — Луффи покачал головой. — Так точно не скажет.

Сабо подумал:

— Тогда — что надо переехать к нему на ферму.

Луффи щёлкнул пальцами:

— Точно, достроить её наконец.

— Вскопать сто гектаров на тыкву.

— И яблоневый сад, чтобы ветки ломились.

— И ещё две сотки гортензий под окном.

— Ага, — Луффи кивнул со знанием дела. — Вот так скажет.

Эйс кинул пульт на диван, отправил туда же Сабо и навис над Луффи чернющей, нагревающейся праведным гневом тенью.

— У тебя ещё нос не дорос! — сказал он строго, и Сабо, развалившийся на диване, цокнул языком:

— И деда не надо.

Эйс воздел руки к небу.

— Я вас поубиваю раньше, чем мы сядем ужинать, — пообещал он.

Луффи задорно захохотал и бросился обнимать их обоих.

К ребятам он заскочил на следующий день — Робин и Френки были на экстремальном свидании по сплаву на байдарках, Брук репетировал вечернее выступление, куда они все готовились прийти, а Чоппер пыхтел под руководством Ло в секционной. Остальные существовали, как обычно, у Зоро и Санджи — когда Луффи заглянул к ним, они сидели над телефоном и что-то увлечённо рассматривали.

— О, — сказала Нами, увидев его летящий под стол рюкзак. — Мы как раз о тебе говорили.

Как оказалось, они рассматривали весёлые картинки в интернете — как маленький хомячок пытается скушать большой банан, например. Луффи не сразу понял, к чему тут маленькие хомячки и большие бананы.

Потом сообразил.

— Как себя чувствуешь? — спросила Нами. — Нужна ли тебе психологическая помощь?

Луффи задорно ей оскалился:

— Вот смотри, приедет Виви, я тебя в покое не оставлю, — пообещал он ей, и Санджи уложил свою светлую голову ей на колени.

— О! — обрадовался он. — Неудобные вопросы, как только приедет моя дорогая Виви!

Усопп задумчиво почесал подбородок:

— Как трахаются женщины?

— Есть ли в их парах ведущий партнёр? — присоединился к нему Зоро.

— Как правильно складывать пальцы? — завертелся на месте Санджи.

— И что нужно делать, чтобы двигать языком, как Виви? — добил Луффи, и Нами раздала каждому по затрещине.

Потом поправила блузку, скинула Санджи с колен и взяла Луффи за руку — лицо у того было такое честное и беззаботное, что у неё не было причин переживать за его благополучие.

Он был доволен, как никогда в жизни — разве что над куском мяса.

— У вас всё в порядке? — спросила она. — Мы, конечно, любим друг над другом подтрунивать, но я действительно волнуюсь.

— Он не очень надёжно выглядит, — добавил Зоро.

— А вдруг он действительно какой-нибудь воротила? — предположил Санджи.

— Когда он смотрит в нашу сторону, мне кажется, что он хочет нас убить, — вздрогнул Усопп, и Луффи поднял открытые ладони в успокаивающем жесте.

Засмеялся:

— Приедете к нам в гости и сами всё узнаете.

Нами закинула волосы за спину и улыбнулась ему:

— Вы съезжаетесь?

Усопп слева от неё утёр несуществующие слёзы на глазах.

— Как быстро они растут, — горестно сказал он, и Зоро пихнул его в плечо:

— Это не твоя реплика.

— Главное, чтобы ты был счастлив, Луффи, — встрял Санджи.

Луффи совершенно точно был счастлив — всё у него было по всем фронтам. Когда он обнял их всех разом, они от души постучались друг об друга лбами — потом за чашкой кофе дождались остальных и провели замечательный вечер на грандиозном выступлении Брука.

Уже потом, после вечеринок и многочисленных знакомств, после того, как приехала Виви, после того, как они искали Зоро по всему строящемуся району, после того, как Санджи приготовил на их кухне лёгкий ужин на тридцать человек, а остальные навели шороху в этом садоводстве, когда они остались вдвоём, Катакури поцеловал его в бедро и сел перед ним на колени.

— Тебе повезло с друзьями, — повторил он, и Луффи засмеялся.

— Даже после того, как ты с ними познакомился? — спросил он и наткнулся на твёрдый кивок. — Не буду с тобой спорить.

Катакури довольно хмыкнул:

— Ты сейчас вообще разговаривать разучишься.

Луффи с интересом раздвинул ноги шире.

— Да? — уточнил он с нетерпением. — Вообще-то моя очередь.

— Подождёшь, — отозвался Катакури и провёл кончиком языка вдоль внутренней стороны чужого бёдра.

Луффи задрожал и откинулся на ладони, поставив их позади спины — выгнулся навстречу чужому рту, шумно задышал, застонал, когда головку плотно обхватили губы. Хотелось всего и сразу, трогать, целовать, тереться, брать и отдаваться, но сначала — кончить от ощущения языка на собственном члене.

— Да, — выдохнул Луффи и дёрнул Катакури за волосы, когда на бедро легла жёсткая рука, удерживая. — Так хорошо.

Он ещё от оргазма отойти не успел, а уже тянулся снова — Катакури смешливо фыркнул ему в шею, раздвигая крепкие бёдра.

— Ты нимфоман.

Луффи коротко рассмеялся, прижался губами к чужому бедру.

— Можешь распускать про меня грязные слухи, если хочешь.

Катакури дёрнулся, когда Луффи демонстративно облизал два пальца, и покачал головой.

— Нет, не хочу, — отозвался он и расслабленно потянулся. — Давай охлаждающую.

Луффи уставился на него во все глаза.

— Она ужасная, — пожаловался он, и Катакури умиротворённо прикрыл глаза:

— Мне понравилась, — сказал он просто. — Пойдёт тебе в контраст.

— Хочешь сказать, что я горячий? — ухмыльнулся Луффи и навис над ним гибкой тенью.

Катакури подцепил его подбородок согнутым пальцем и поцеловал.

— Ещё как, — потом лизнул чужие губы напоследок и предупредил. — Только не складывай меня, я не гибкий.

Луффи воодушевлённо потёр ладошки.

— О, я тебя научу.

Катакури покачал головой и снова потянулся к нему — губы горели от поцелуев.

— Ты — катастрофа.

— И ты меня любишь.

— Не могу с тобой не согласиться.

Луффи заразительно рассмеялся, и Катакури положил ладонь ему на затылок — были вещи, которые оставались между ними двумя.

И это было хорошо.

Если оно вдруг попадёт в обзоры.<a href="http://allbloo.diary.ru/p217256719.htm">Двадцать пять и немного любви</a>. Автор: [L]All Blue[/L] (Катакури/Луффи, Зоро/Санджи, мугивары, Сабо, Эйс, NC-17, романс, юмор, колледж!АУ)

@темы: Френки/Робин, Сабо, Фанфикшн, Зоро/Санджи, NC-17, ФБ-2018, Катакури/Луффи, Нами/Виви, Эйс, Слэш, One Piece